Елена Шихматова - Легенда о Чудограде. Книга первая Властитель магии. Часть первая Рувир [СИ]

— И что я теперь скажу вашему отцу? — прошипела она сквозь зубы, переводя взгляд то на нее, то на мальчика, поднявшего голову от плеча Гедовин, которая тут же нашлась с ответом.

— Что вы бросили меня одну, на ночь глядя, не оставив и корки хлеба на месте стоянки, с которой вы почему-то взяли и уехали.

— Да что вы говорите! — возмутилась та, уперев руки в бока, возвышаясь над Гедовин как злая фурия.

Не выдержав, девочка вскочила. Возмущению ее не было предела: гувернантка бросила ее здесь одну и еще недовольна ею, верно, что Гедовин не сумела найти коляску как собака по запаху! Внезапно госпожа Лилиана сменила гневное выражение лица на презрительное, сложив руки на груди и приняв более чем горделивую осанку.

— О, я смотрю, вы тут не скучали! Сначала вы потерялись, потом нашлись, причем не одна, а в компании молодого человека, да еще в мятом платье. Думаю, и мне, и вашему отцу все ясно!

— Что?! — возмущенная, задыхаясь, выпалила Гедовин, краска бросилась ей в лицо, но не от стыда, как тут же подумала гувернантка, а от возмутительности такого предположения. Да как она могла подумать такое? Не иначе как исходя из собственного опыта и представления. — У меня мятое платье, потому что я спала в нем, на улице, под открытым небом, тогда как вы, вместо того, чтобы ждать меня или искать, уехали неизвестно куда со своим кучером! — Гедовин выпалила все это на одном дыхании, яростно сжав кулаки, горя всей душой и телом от негодования.

— Ах ты, маленькая дрянь! — воскликнула гувернантка, задетая за живое, и она уже занесла руку, чтобы ударить Гедовин по губам, как мальчик сразу же перехватил ее запястье.

Глаза Лилианы гневно переметнулись в его сторону, она с силой выдернула руку и, стиснув от злости зубы, развернулась и пошла к коляске.

Только сейчас до Гедовин дошло, что коляска ехала не стороны Ясного, значит, они вернулись, но зачем, когда они должны были ждать или хотя бы искать ее, звать. Пусть Гедовин и озвучила все в резкой форме, но это была правда, и гувернантка с кучером это понимали. Лилиана вернулась в коляску и холодно осведомилась.

— Вы едете или и дальше пешком идти изволите?

— Вы что, не понимаете, что вы сделали?

Сложив на груди руки, Лилиана повернулась к ней лицом и с усмешкой возразила, особенно подчеркнув слово «вы».

— Нет, это вы не понимаете, что вы сделали. Меня никто не застал ни с этим кучером, — тот ехидно хмыкнул, — ни с другим, а вот вас…

— Да как вы смеете?! — взвилась Гедовин. — Как вы можете думать обо мне такое?!

Гедовин вот-вот готова была расплакаться, видя ее страдание, мальчик взволнованно переводил взгляд то на нее, то на гувернантку, он не понимал слов, но понимал, что эта женщина обидела его единственного товарища, он крепко сжал рукой плечо девочка, словно говоря: держись, не показывай своей слабости. Что ж, возможно, это и правда был тот случай, когда показывать слабости не следует.

— Давай договоримся, — холодно обратилась к ней гувернантка, на «ты» и не оборачиваясь. — Я ничего не скажу твоему отцу, а ты в благодарность ничего не расскажешь ему о том, как мы разминулись.

— Мне нечего скрывать перед отцом. Я скажу ему правду! — твердым голосом, вскинув голову, произнесла Гедовин.

— Правду? — передразнила ее гувернантка, скосив на нее насмешливый, недружелюбный взгляд. — И он поверит?

Послышались звуки приближающегося транспорта в сторону города, вернув Гедовин к более насущному опасению — бабушке плохо, а она все еще здесь, теряет драгоценное время.

— Идем, — вполголоса сказала она мальчику и, взяв его за руку, повела к коляске.

— А это вы тоже намерены тащить с собой? — сразу же возмутилась гувернантка.

— Я его здесь не оставлю! — твердо ответила Гедовин. — Только так я могу забыть, что потерялась вчера вечером.

— И что вы скажете своему отцу?

— Что этот мальчик спас меня, и мы должны помочь ему!

— А если он откажется ему помогать? — скептическим тоном уточнила Лилиана.

— У меня есть знакомые в городе, которые смогут ему помочь.

— Еще один какой-нибудь знакомый?

Гувернантка обменялась ухмылкой с кучером и открыла дверцу коляски.

— В Ясный мы не едем, едем сразу в Рувир, часам к двум будем там, так что, если не хотите, чтобы мы где-то задерживались, придется обойтись сухим пайком.

— Нас это устроит, — сухо ответила Гедовин, проводив взглядом едущую в город карету, — лишь бы перегнать наших попутчиков.

Миновав Ясный, часам к одиннадцати они добрались до небольшого поселка, где Гедовин попросила сделать остановку, чтобы купить воды. Дети выпили всю воду, что была в коляске; то, как они пили с одной фляги, передавая ее друг другу, просто добило Лилиану, она смотрела на них, держась за сердце и охая, но, на счастье Гедовин, словами она никак это не комментировала. Теперь, зная за собой грех, она не имела власти над девочкой, и не могла читать ей нотации, что пить с одной фляги некрасиво и негигиенично. А Гедовин было все равно, ей до предела надоели эти воззрения, твердящие без конца о правилах и приличиях в благородном обществе. Как же все это ей надоело! Она хотела свободы, свободы самовыражения, свободы мысли, нет, конечно, она никогда не выступала за анархию, но и ограничение во всем — это тоже неправильно.