Константин Шаров: Пекло [СИ]

— Но, а как же… — Дознаватель все еще не мог до конца поверить в услышанное.

— Преступление, конечно, ужасно, сын мой. Но, как выяснилось, не имеет никакого отношения к потусторонним силам, а потому вне юрисдикции церкви. Впрочем, я прослежу, чтобы оно не оказалось безнаказанным. — Священник вновь накрыл мешковиной тела, обвел внимательным взглядом все помещение и после непродолжительного молчания, продолжил. — Так как дело оказалось несколько короче запланированного, не затруднит ли тебя, сын мой показать мне другие тела на предмет потустороннего вмешательства.

— Э… Конечно, ваше святейшество, прошу за мной. Вот здесь утопленник, выловили вчера из речки, ран серьезных не видно, видать по пьяни… да. Это наш бесноватый городской… был. Сидел раньше у храма, никого не трогал, а тут возьми да и кинься на стражника. Стражник сплоховал, не тем концом копья его приголубил, ему бы и древка хватило, а так жизни лишил… да. Ну а это вам и вовсе, наверно, не интересно. Местная шпана да шваль, ограбили богатого господина прям средь бела дня. Так ловко, что никто сразу и не понял ничего. Да есть на свете справедливость, в тот же день друг дружку в поножовщине и извели, видать деньжищи не поделили. — Священник уделил минуту внимания утопленнику, внимательно осмотрел тело бесноватого и долго в задумчивости смотрел на тела пяти бандитов. Наконец он сказал:

— Тело бесноватого сегодня же возложить в очистительный огонь, пока скверна, поселившаяся в его останках не начала выходить наружу. Утопленник… С ним как обычно. А вот с грабителями не все ясно. Если так хорошо «сработались», что грабили при всем народе, то почему не смогли договориться? И раны… Слишком аккуратные, нет следов драки, сопротивления. — Священник провел святым символом над телами. — Впрочем, оснований для церковного расследования нет. Мы можем идти, здесь я закончил.

Уже ставя ногу на первую ступеньку, бывший целитель снова оглянулся. Что-то здесь его зацепило, что-то почти забытое. Такое же чувство он испытывал в провинции Арвес пятнадцать лет назад, ходя между сотнями трупов людей на улице. Священник сокрушенно покачал головой. Не стоило вспоминать о тех событиях. Даже в его закаленном разуме они оставили слишком большую рану.

— А! Мой мальчик! Решил снова навестить своего старого учителя. Проходи, проходи. Что-то ты давно не появлялся, я уж было подумал, что ты совсем позабыл старика. Ты же помнишь Генриетту, мою внучатую племянницу? Недавно заходила, спрашивала про тебя. Ты ей понравился, приглашала в гости. Сходил бы разок, познакомился поближе, пообщался. Эх, где мои золотые годы… — Четыре года назад, когда старый Калем, «за глаза» именуемый не иначе как «Скряга» за излишнее, по мнению окружающих, сребролюбие, взял себе ученика, никто не мог в это сразу поверить. Взял он его прямо с улицы. Безродного, одетого в лохмотья, худого. Это настолько не вязалось с его обычным поведением, что окружающие диву давались. Дальше — больше. Старый мастер-ювелир дал сироте кров, купил новую одежду, кормил со своего стола и обучал премудростям своего искусства, тратя на своего ученика приличные средства. Соседи и знакомые удивлялись бы куда меньше, если бы знали реальное состояние дел. И жилище, и одежда, и еда, и обучение, по обычаю предоставляемые учителем бесплатно, в этом конкретном случае были щедро оплачены золотом. По заключенному между ними договору, учитель не спрашивает, откуда ученик берет деньги, а ученик получает от «щедрого» благодетеля все необходимые для жизни вещи. Таким образом, каждый оставался в плюсе.

Со временем, ученик на самом деле заинтересовался изготовлением ювелирных изделий и под настроение мог создать вещь необычайной красоты, принося своему учителю дополнительный доход. При этом он ни разу не повторился, и все созданные им изделия отличались друг от друга кардинально. Общее у них было только одно — они притягивали взгляд и будь то затейливо изогнутый ободок кольца или витая дуга брошки, переливы цвета и света завораживали, заставляя раз за разом брать их в руки и часами рассматривать, каждый раз находя для себя что-то новое в изученной, казалось, наизусть диковинке.

— Садись, Нис. Принес что-нибудь интересное? — Нис — это мое имя. В честь духа зимы Нисса. Видимо неслабо всех подморозило в день моего рождения. Теперь уже не узнать. Отца я никогда не видел, он служил во втором легионе и сложил голову в битве при Лавосе, когда мне было три годика. Мать заболела и умерла, когда мне было семь, и до десяти обо мне заботился старый однополчанин отца, ушедший на покой незадолго до этого. Отведав крестьянского труда, старый солдат недолго смог просидеть дома и оправился искать удачи в наемничий отряд, где и пропал, а набежавшие родственники не горели желанием кормить нахлебника, отправив десятилетнего меня побираться в ближайший город. И так бы я и сгинул, наверное, если бы не пробудившийся магический дар. Слава Ниссу, суровому хозяину зимы, что я не побежал на радостях к ближайшему монастырю, упрашивать взять меня в обучение. Тут нужно заметить, что всё магическое обучение проходит под патронажем церкви и маги света в конце обучения принимают сан, а маги стихийных направлений идут служить императору в армию и на флот. С темными магами и всякими «нестандартными» дело было сложнее. Если тьма была вторичным направлением, то на мага моли наложить неснимаемую печать, блокирующую её использование, если первичным — то магу давался выбор. Навсегда лишиться всех магических способностей с помощью печати, либо поступить в особый церковный орден без права его когда-нибудь покинуть.