Надежда Федотова - Цена мечты [СИ]

Столицы всех государств одинаковы во все времена. Жизнь в них бурлит от рассвета до заката, обманчиво затихая с наступлением вечерних сумерек и вновь набирая силу к ночи. Неважно, что сияет над головой, звезды или солнце, или пуховое покрывало облаков вовсе скрывает небо от людских глаз — столица не спит никогда!

Она встречает рассвет скрипом тележных колес, звоном конской упряжи, ворчливой перекличкой торговцев на еще пустых базарах, хлопаньем отпирающихся ставен и хриплым лаем собак.

К полудню она раскидывается пестрой шалью запруженных народом улиц — о, этот знакомый, всегда похожий один на другой и каждый раз новый узор! — а множество голосов сливаются в сплошной непрерывный гул, столь милый сердцу жителя большого города.

Лиловые вечерние сумерки таинственно искрятся фонарями вдоль ее центральных аллей, набрасывают невесомую вуаль на лица, сглаживая их очертания и одновременно даря особую, загадочную притягательность. Проносятся по сверкающей огнями набережной щегольские экипажи, распахиваются двери парадных подъездов, позвякивает столовое серебро, зажигаются свечи, шелестят атлас и шелк, вспыхивают и растворяются в воздухе первые несмелые улыбки. Вечер — это обещание, вечер — это предвкушение!

И когда столицу окутывает ночь, город, словно очнувшись от краткого забытья, распускается под луной диковинным цветком. Каплями росы вспыхивают в ушах и на запястьях холодные звездочки бриллиантов, музыка становится все громче, окна гостиных и бальных зал озаряются все ярче, на щеках дебютанток пылает румянец, пузырится в высоких бокалах пьяное игристое вино, блестят глаза, трепещут ресницы, щелкают каблуки. Ночь кружит в танце, кружит голову, она уже не обещает — она щедро дарит тех, кто растворяется в ней, укрывает черным бархатным крылом осмелевших влюбленных, прячет от чужих глаз нескромное сияние своих, шепчет за спиной тихо, едва слышно: «Не оглядывайся. Рассвет еще нескоро», и ей так хочется верить…

Шумные улицы ночного Мидлхейма остались позади. Карета с гербом барона Д’Элтара мелко задрожала, сворачивая с мощеной булыжником набережной, и покатила в сторону восточного пригорода. Ровная широкая дорога запетляла между невысоких холмов; поплыли за окошком экипажа, сменяя друг друга, окутанные вечерней тенью и зеленью роскошные особняки. Восточный пригород, почти заповедный остров, имевший свои четкие, пусть нигде и не обозначенные границы, был не для всех — только столичный житель знает, как порой недешево обходятся такие, казалось бы, простые и естественные вещи, как чистый воздух, покой и тишина. Здесь селились самые видные люди Мидлхейма — из тех, конечно, кто мог себе это позволить — и ни один еще не пожалел о выборе. Столица все равно оставалась в каком-нибудь часе езды от дома, участки, пусть небольшие в сравнении с родовыми поместьями, все же были солидные, соседи — достойные люди своего круга… К тому же, пригород охранялся: и днем и ночью целый десяток караульных разъездов берег спокойствие здешних обитателей, а это дорогого стоило.

От главной дороги к холмам то и дело взбегали другие, поменьше, на самой развилке обозначенные верстовыми столбами, каждый из которых был снабжен указателем с изображением родового герба. Де Тайлезы — созревшая виноградная лоза на стальном шипе, Бэнкрофты — две скрещенные шпаги, Д’Айны — каменный лев с поднятой вверх когтистой передней лапой… Кучер, завидев впереди столб с гербом в виде снежно-белой остроконечной горы на золотом фоне, подстегнул коней. Шторка на окне экипажа колыхнулась.

— Не гони, — в тягучем, с сильным южным выговором, голосе, донесшемся из глубин кареты, мелькнула улыбка. — Торопиться нам некуда, еще колеса по пути растеряем…

— Обижаете, ваше сиятельство! — отозвался кучер, впрочем, ничуть не обидевшись. И уж тем более не испугавшись: колдобин на дорогах восточного пригорода отродясь не водилось, а барон Д’Элтара был хозяин рачительный, бездельников да неумех не держал, так что и выезд у него был с иголочки, не рухлядь какая, и слуги свое дело знали. К тому же, им за это хорошо платили.