Анна Степанова - День середины лета [СИ]

Гильдмастер отстал от нее совсем ненадолго. Не то, чтобы сам он пребывал в восторге от неизбежного холодного купания, — но заплыв весенней ночью вряд ли намного хуже ползанья на брюхе в кишащих гадами болотах или слежки за окнами очередного мятежника в самый разгар снежной бури… Жизнь темного мастера всегда щедра на неприятности.

Бесшумной тенью погрузился он в воду. Мокрая ткань тут же неприятно облепила тело — узкие штанины обвились вокруг ног, форменная гильдийная рубашка заскользила по спине, тонкие перчатки влажно впились в пальцы, маска на лице будто срослась с кожей. Всего на миг движения Огнезора стали тяжелыми, резкими — затем он приноровился, мягко растворяясь в черноте холодных волн.

Чужаки теперь не разглядели бы темную мужскую фигуру даже с расстояния вытянутой руки. Да и Славу можно было различить лишь по едва слышному то ли плеску, то ли фырканью. А может, и ругани… Огнезор бы не удивился.

Ему и самому хотелось ругаться. Плотно скрученные под черным платком волосы намокли — и теперь тянули тяжело книзу. Давным-давно бы от них избавиться — но положение в высшем свете обязывало…

"Обстричь их, что ли, "в знак скорби" по смерти очередного Императора? — мрачно лезло в промокшую голову. — Глядишь, будет новая традиция…".

Лая сейчас наверняка сказала бы что-нибудь колкое.

Если бы оставалась она все еще такой, как когда-то. Если бы по-прежнему была с ним…

Но об этом думать не хотелось.

Огнезор и сам понимал, что почти каждой мыслью, каждым словом все еще обращается к ней. Все еще ожидает ответа, тоскливо и жалко надеясь, что давнее Ишино предостережение окажется ложью. Что душа, плененная без тела, вовсе не теряет себя с каждым годом все больше. Что одинокая пустота да молчание, от которых так отвык за годы вместе, будут разрушены в любой миг…

Он понимал, что надеется на чудо. Но — дьяволы побери! — порой ведь даже чудеса случаются в этом мире!..

Дурные мысли лезли в голову вопреки желанию — и, как водится, совсем не вовремя! Незнакомые корабли возвышались уже слишком близко, невольно вызывая дрожь грубо вырубленными на носах чудовищными мордами. От их горящих глазниц ложились на воду синие пылающие дорожки, которые приходилось обходить стороной — настороженно и мягко, боясь потревожить монотонное колыхание волн да привлечь внимание чужих дозорных.

Лишь вынырнув в черной плещущей тени у борта, мокрым пауком вцепившись в широкую якорную цепь, Огнезор позволил себе передохнуть.

"Эх, знала бы ты, Снежинка, как дьявольски паршиво в этой ледяной воде!" — без особой надежды, просто по давней привычке, выплеснул он накипевшее раздражение.

И вдруг, чуть вновь не опрокинув его в темные волны, далекий-далекий, очень странный, едва различимый — но все же такой теплый, такой уютный, такой долгожданный — зашуршал ответ:

"У тебя такая интересная жизнь, загадочный незнакомец… Не то, что эти проклятые кастрюли…"

Взъерошенная и злая Слава вынырнула рядом, дернула Огнезора за мокрую штанину, вырывая из внезапного оцепенения.

"Что стряслось? — его привыкшие к темноте глаза разглядели сложенные в вопросительном жесте пальцы. — Что-то почуял?".

"Ничего", — резко помотал он головой.

Сейчас не время было разбираться с голосами. Синеглазое чудище уже разверзло над парой темных мастеров свою голодную пасть.

"Давай, я первая!" — нетерпеливо сверкнула глазами Слава. Жесты ее выходили резкими, так что не понять было, вопрос это, просьба или требование.

"Жди", — безмолвно осадил ее Гильдмастер, прислушиваясь к слишком уж тихим громадинам.

Здесь, конечно же, были люди — даже очень много людей. Однако все безмятежно почивали, без единой тревоги или страха. Будто не в плавучем звере у чужого, возможно, враждебного берега коротали они ночные часы, а в своих домах за крепкими каменными стенами! И только дремлющий юнец у чаш с горящим маслом, вместо хмурых дозорных, хранил здешний покой.

Но все же, казалось, корабли незваных гостей таят немалую опасность. Щекочущие паутинки чуждого дара даже сквозь перчатки инеем обжигали Огнезоровы ладони, дразнили чувствительный нос и неприятно саднили кожу.

— Как примитивно и грубо, — презрительно кривила губы Слава. На борт выбралась она почти не таясь — и рыскала теперь повсюду, слишком уверенная в силе своего дара, слишком надеющаяся на хитроумность собственной защиты.