Мадлен Миллер: Цирцея [litres]

Окруженный дядьями отец заговорил, невозмутимый, золотой:

– Полно, братья! Если Прометея наказывают, то потому лишь, что он это заслужил. Не нужно искать повсюду заговоры.

Но дядья не унимались. Наказание свершится у всех на виду. Это оскорбление, это урок нам. Смотрите, что бывает с непокорными титанами.

Свет, исходивший от отца, сделался резче, белее.

– Это кара для изменника, только и всего. Нелепая любовь к смертным сбила Прометея с пути. Это вовсе не урок титану. Ясно вам?

Дядья закивали. Смесь разочарования и облегчения отразилась на их лицах. Кровь не прольется пока что .

Карали богов очень редко и очень люто, поэтому слухи по залам нашего дворца носились дикие. Убить Прометея нельзя, но смерть способны заменить десятки изощренных пыток. Так что применят – ножи или мечи? Или станут отрывать руки-ноги? А может, раскаленные шипы или огненное колесо? Наяды, лишаясь чувств, падали друг к дружке на колени. Владыки рек картинно замирали, мрачно-возбужденные. Как боги страшатся боли – не передать. Нет ничего другого, столь чуждого им, и потому ничто другое они не жаждут видеть столь болезненно.

В назначенный день двери приемного зала в отцовском дворце распахнулись настежь. На стенах горели огромные факелы, украшенные драгоценными камнями, в кругах их света собирались нимфы и божества всех разновидностей. Стройные дриады стекались из лесов, каменные ореады спускались с утесов. Здесь была моя мать и ее сестры-наяды. Речные боги с лошадиными торсами толпились подле по-рыбьи бледных нереид и их соляных владык. Даже великие титаны пришли – мой отец, разумеется, и Океан, а еще морские оборотни Протей и Нерей, моя тетка Селена, что объезжает ночное небо, правя серебристыми лошадьми, и четыре ветра во главе с холодным дядей Бореем. Тысяча алчущих глаз. Только Зевса не было и его олимпийцев. Нашими подземными собраниями они пренебрегали. Ходили слухи, что для них там, в облаках, уже устроили отдельную экзекуцию.

Роль палача отвели одной из эриний, подземных богинь мщения, обитающих среди мертвых. Моя семья заняла обычное свое почетное место, а я стояла впереди огромной толпы и не сводила глаз с дверей. За моей спиной толкались, перешептываясь, наяды и речные боги. Я слыхала, что вместо волос у них змеи. Нет, у них скорпионьи хвосты, а из глаз сочится кровь.

Дверной проем был пуст. А в следующий миг уже не был. Ее серое, неумолимое лицо казалось высеченным из камня, за спиной вздымались темные, складные, как у стервятника, крылья. Меж губ мелькал раздвоенный язык. А на голове извивались змеи, зеленые и тонкие, червеподобные, вплетаясь живыми лентами в ее волосы.

– Я привела осужденного.

Ее голос эхом отразился от потолка, грубый, как лай загнавшего дичь охотничьего пса. Широким шагом она вошла в зал. В правой руке эриния держала плеть, и кончик ее чуть слышно царапал по полу. А левой рукой натягивала цепь, к которой был прикован шедший следом Прометей.

Глаза его закрывала плотная белая повязка, на бедрах висели обрывки хитона. Руки Прометея были скованы и ноги тоже, но он не спотыкался. Моя тетка, стоявшая рядом, шепнула кому-то, что кандалы изготовил сам великий Гефест, бог кузнецов, поэтому даже Зевсу не под силу их разомкнуть. Расправив стервятничьи крылья, эриния взлетела и пригвоздила наручники к стене. Прометей повис на вытянутых, напряженных руках, под кожей проступили бугры костей. Даже я, так мало знавшая о неудобствах, почувствовала, как это больно.

Я думала, отец что-то скажет. Или другие боги. Разумеется, они как-нибудь его поддержат, молвят доброе слово, они ведь все-таки родня. Но Прометей висел в безмолвии, одинокий.

Утруждать себя нравоучениями эриния не стала. Она, богиня-мучительница, знала, что красноречива жестокость. Громко щелкнула плеть – будто дубовая ветвь сломалась. Плечи Прометея вздрогнули, на боку раскрылась рана с мою руку длиной. Со всех сторон зашипели, как вода на горячих камнях, сдавленные вздохи. Эриния вновь занесла плеть. Щелк. Окровавленная лента оторвалась от его спины. Эриния принялась сечь усердно, удары сыпались один за другим, и длинные борозды ободранной плоти полосовали крест-накрест спину Прометея. Только щелканье плети было слышно да его приглушенное, взрывное дыхание. На шее Прометея выступили жилы. Кто-то толкал меня в спину, силясь все получше разглядеть.

Раны богов заживают быстро, но эриния свое дело знала и делала еще быстрее. Она наносила удар за ударом, пока не вымокли кожаные ремни. Что можно пролить кровь бога, я понимала, но никогда этого не видела. Прометей был одним из величайших в нашем роду и истекал золотыми каплями, ужасающе красиво растиравшимися по его спине.