Александр Климов - Венецiанская утопленница

За квартал до цели изменился дух города. Здесь он был горячий, гнилостно-сладкий. Буквально лип к телу.

Стены лачуг были покрыты зелёной слизью, медленно стекающей и увлекающей за собой мёртвых насекомых.

Мостовая собирала на себя все нечистоты и манила спившихся, как постель клопов.

Песня летела из окон трактира – герои знают, что скоро умрут, и наплясаться не могут.

В «Козье болото» беспрерывно кто-то входил. Выходили очень редко, и то на мгновение – заорать дурным голосом, упасть лицом вниз и полежать, получить или дать в морду, чаще и то и другое.

Барышня вошла в легендарный трактир «Козье болото». Вокруг, избегая её света, пустился в пляс гармонист, но быстро сбился, споткнулся и не посмел играть дальше.

Анастасия до сегодняшнего вечера пьяных видела только однажды. Учитель сольфеджо месье Жан позволил себе за обедом неразбавленный бокал вина и тихо напел первый куплет «Марсельезы» в присутствии самой мадам директрисы, вынужденной закрыться веером от смущения. Скандал был по меркам пансиона грандиозный.

Нынче же мадам директриса заклеила бы себе глаза лейкопластырем, а уши воском закапала.

Трактирщик наполнял кружку пойлом и толкал в темноту, которой заканчивалась буфетная стойка. Куча полуголых тел копошилась на полу, сражаясь за выпивку. Победителю доставалась пара глотков, больше половины становилось лужей, из которой не брезговали пить проигравшие.

– Я ищу господина Готтоффа. – Анастасия не поняла – произнесла она это вслух или только громко подумала.

Трактирщик окаменел.

Во тьме буфета тоже всё стихло.

Городовой возник трезвым и в форме. Он разметал всех по углам одними усами и замер, ожидая приказа. На его глазах выступили слёзы искреннего смущения.

Барышня повторила вопрос чуть-чуть громче.

Её провели во второй зал…

Здесь две пожилые цыганки лет двадцати – катали по полу моряка на колёсиках. Тележка жалобно скрипела. Чай Готтофф спал. Его голова болталась из стороны в сторону с чуть слышным хрустом.

Анастасия замерла при входе, как когда-то на пороге кунсткамеры с уродцами. Студёный сквозняк ударил ей в грудь. Сердце остановилось без предупреждения.

Цыганка обернулась на барышню, и тележка с инвалидом врезалась в стену.

Бух!

Стена стоит.

Моряк и барышня – оба лежат без сознания, с первого взгляда.

Его просто подняли, а над ней совет держали и всё же прикасаться не решились.

Готтофф, проснувшись, объехал совет на своей колымаге и плеснул в лицо барышни воды.

Визг выбил стёкла в окнах ближайших домов.

Анастасия вскочила, как кошка. Она зашипела и выпустила когти от ненавистной воды.

Когда об её водобоязни узнали в пансионе – Анастасию насильно окунули в бассейн. Она не сопротивлялась, не вырывалась. Просто по окончанию водных процедур слегла и два месяца умирала в своей комнате. Фрукты гнили в её корзинке. Цветы усохли. Насекомые ушли искать здоровой атмосферы.

Мадам директриса приказала её одноклассницам повторить процедуру.

Утром никто из принимавших участие в экзекуции не смог встать с кровати – Анастасия привязала девочек их собственными волосами к спинкам кроватей и запустила в спальню крысу.

Директриса избежала расправы только потому, что носила парик. Он был публично сорван Анастасией, чтобы доказать всем воспитанницам, что если бы у мадам были волосы – она от мести не ушла бы. Два раза! На бис она сорвала парик, когда мадам сломала об её пальчики указку и послала дворника за розгами. Ведьма плешивая… На стене пансиона появилась надпись об этом и ниже подпись барышни.…

Почтальон принёс очередной чек от господина губернатора, и Анастасию оставили в покое.

Девочки шептались, что она купается до восхода солнца росой в траве, а зимой ловит голой кожей снежинки.

– Коньяк! У неё шок, – Готтофф обернулся к стойке.

– Коньяк? – Трактирщик напрягся каждой мышцей.

Барышня заметно побледнела, но нашла в себе силы утвердительно кивнуть.

– Я слышала, у вас отменный коньяк. Будьте любезны!

Трактирщик взял бутыль, предназначавшуюся для моряка, и по капле стал цедить яд в рюмку. Тихо звенело гранёное стекло – руки дрожали. Он ухватился рукой за стойку с бутылками, и она опасно накренилась… Бутылки посыпались с полок, как первый снег в ноябре. Стойка рухнула. Стекло и капли вина изукрасили довольное лицо трактирщика. Он искренне перекрестился и, еле скрывая радость в голосе, пропел:

– Прошу извинить, барышня, всё вино вышло!