Елена Звездная - Путь к власти [СИ]

Остановился воин, подтолкнул ее вперед, шкуру на входе задернул. Молча смотрел на дом свой, словно видел впервые. А ведь едва построен дом, свежим деревом пахнет, камни очага не закоптели еще. И пожалела бы воина Делайя, да себя еще больше жалеть хотелось. Не будет у нее счастья в племени Черного Волка, и раньше знала, теперь — увидела.

— Здесь жить будешь, — говорил воин быстро, нехотя, — теперь ты жена моя. На год беру, а в Первую Летнюю ночь сама решишь, принуждать не буду.

Удивленно смотрела на него Делайя, да спросить боялась. Год всего! Год! Не вечный брак, сможет она еще в племя Белого Тигра вернуться, сможет… О Хориде думала постоянно, о мести думала, одну страшнее другой представляла.

— Ложись, — приказал воин, — ты жена теперь.

Обернулась к нему Делайя. Взгляд тяжелый, полный ненависти. Не на нее зол был, а видимо отвечать Делайе выпало. Слезы полились из глаз, тяжело было дочери племени Белого Тигра думать, что вот такой будет жизнь ее, так начнется.

Не такими были свадьбы в ее племени, не так муж женой в первый раз овладевал. После свадьбы веселой да нарядной топили баню подруженьки, устилали лавки перинами. Медленно раздевал молодую жену муж, целовал всю, вином поил, что кружило голову. И любили воины ее племени нежно да ласково, не раз глядела, как прижимали жен, нежные руки целовали, да слова шептали жаркие, румянцем на женских щеках оседающие.

Сняла платье, слезы вытирая украдкой. Стянула с ног сапожки, что отец от итасов привез. В рубахе нижней на кровать легла, отвернулась к окну, чтобы лица не видеть жестокого, глаз ледяных.

Не стал и он рубашку снимать. Вскрикнула от боли Делайя, губу прикусила, а глаза не закрыла, продолжала смотреть на цветы. Белые, озерные, красивые.

Поднялся воин племени Черного Волка, теперь уже муж осуществивший право свое, да снова сел на постель. Почувствовала Делайя как прикоснулся рукой там, где все болело, только тогда на мужа взглянула. Рхард сидел и молча смотрел на пальцы, кровью обагренные, так же молча перевел взгляд на жену свою. В глазах непонимание, удивление.

Гордо взглянула на него Делайя, и лишь тогда заговорить решилась:

— Дочери племени Белого Тигра не распутные волчицы, мы дарим честь свою мужу!

С уважением Рхард на жену посмотрел, хриплым был голос его, когда спросил:

— Как имя твое, жена воина племени Черного Волка?

С уважением был вопрос задан, да значение его унижало. Не назвал он ее дочерью племени Белого Тигра, значит не будет для нее пути домой, не скрыл он и презрения к племени ее.

— Делайя, — шепотом ответила девушка, да гордости в ней не менее волчьей было, снова голову вскинула, черные глаза смотрели с вызовом, — Делайя, дочь воина Ракеша из племени Белого Тигра!

Устало покачал головой Рхард, произнес резко, уверенно:

— Деяра, жена пятого волка Рхарда!

Встал воин, к выходу направился. Не удержалась Делайя:

— Разве в праве ты имя мое менять, отцом данное?

Остановился Рхард, обернулся, ледяными были глаза его серые:

— Не подходит тебе это имя, Делайя добрая да покладистая должна быть, а в тебе ярости много… Деяра ты!

Горе в доме воина Ракеша. Нет Делайи. Украли красавицу воины из племени чуждого, неизвестного. Пыталась Линнеса спасти девушку, да оттолкнули старуху воины и увезли нареченную вождя Акана. Горе в доме воина Ракеша… Всю ночь искал отец похитителей, соседи, что в поход не ушли с ним были, а не нашли ничего.

Заходила Хориде, слова говорила сочувствующие, сетовала, что не войдет в дом ее молодая жена, не будет, кому помочь ей по хозяйству, а глаза сверкающие, довольные.

Сидела в светлице Линесса, все подробности вспоминала, да роняла слезы скупые:

— Не смогла уберечь кровиночку вашу, не простит меня вождь Акан…

Сочувствовали ей девушки, да замужние соседки, рыдала мать Делайи, черноокая Ольгера, и только Исея слез не проливала. Не могла старуха места себе найти. Чувствовала что не все так просто, словно видела ложь Линнесы, а как доказать всем? Всю ночь не спала Исея, по лесу металась, и кричала, звала, надеялась. Утро пришло багряное, кровавое, поняла старуха, что поздно спасать внучку любимую, единственную.

Смотрела Исея на ту, что якобы жизнью своей Делаю защитить пыталась, да думы у нее одна хуже другой были. И ведь не спросишь прямо, обвинений в лицо не бросишь!

Вышла Исея из светлицы, поднялась под крышу, где хранила травки заветные, не лечебные, а для других целей. Ароматным был чай, с поклоном подала его старуха Линнесе.