Владимир Иванов - Лёд и разум [СИ]

— Что? Как это никто? — брюнетка истерично взвизгнула. Похоже я непроизвольно озвучила свои последние мысли. — Ах ты! Да я!.. Я тебя!..

Извиниться я не успела! Мир вокруг меня завертелся! Окрасился радугой! И меня сбило с ног! Даже тяжелые ботинки не помогли!

Я открыла глаза. И закрыла. И снова открыла. Ничего не изменилось. А жаль.

И нет, я не оказалась на кровати у себя в комнате. А было бы так здорово!.. То, что я видела перед собой, на реальность не походило. Всё вокруг мерцало, переливалось, изменялось, перетекало из одного в другое. Безумные яркие неестественные краски окружали меня. И к сожалению, они не скрывались в металлических банках.

По рассказам похожую реакцию могли вызвать психоделики, но я-то точно ничего не принимала. По крайней мере в здравом уме и трезвой памяти…

Я лежала на полянке в лесу. Если это можно было назвать полянкой и лесом. Вверх уносились красные стволы деревьев. Или того, что можно было назвать стволами деревьев. Снизу они походили на коммуникационные столбы с футуристических картин далекого будущего. Граненые, отполированные почти до зеркального блеска. Но чем выше поднимался взгляд, тем очевиднее становилось, что передо мной деревья: стволы ветвились, а на гладких развесистых ветвях виднелись желто-зеленые листья с мерцающими синими прожилками.

Небо, если оно тут было, скрывалось за густыми изменчивыми кронами. Именно, что изменчивыми. Они постоянно менялись. Ветви то удлинялись, то увеличивались в размерах, то уменьшались, то разветвлялись, то переползали с одного дерева на другое, то вообще исчезали. С листьями происходило примерно то же самое. Но их прожилки вдобавок завораживающе мерцали, и, с трудом оторвав взгляд от них, я поняла, что наблюдать за этим мерцанием не стоит.

Подножия деревьев на полтора моих роста скрывались за плотными зарослями кустарников. И вот здесь безумная фантазия форм, цветов и оттенков разыгралась процентов на двести. Кожистые листья. Перистые. Пальчатые. Пятнистые. С наростами, похожими на бородавки, и без. Среди листьев виднелись цветы всевозможных видов. Здесь можно было заметить и что-то похожее на элегантные розы, и на легкомысленные астры, и на печальные колокольчики, и на чарующие орхидеи, и на высокомерные лилии. И постоянства среди них тоже не наблюдалось. Бутоны в считанные минуты превращались в многоцветные цветы, недолго радовали глаз и увядали. Падая вниз, они растворялись в воздухе, а на кустах тем временем появлялись новые бутоны. И всё повторялось снова. И снова. И снова…

Завороженно понаблюдав за этой бесконечно меняющейся картиной минут десять-пятнадцать, я осторожно вымолвила:

— Мда… — и, убедившись, что мир не захотел ни подхватить мои слова, ни произнести что-нибудь в ответ, бросила в пустоту: — И где же это я нахожусь?

— В Шипах, — как ни странно, а ответ на вопрос не заставил себя ждать, и я завертела головой, пытаясь найти говорившего. Не нашла. Приподнялась на локтях. Но и это ничего не дало: поляна оставалась безлюдной.

— А ты кто? — после непродолжительного молчания я задала новый вопрос.

— Кларк Рент, — из-за кустов слева от меня пришел хриплый ответ. Оттуда же послышались звуки ударов дерева по дереву. Кусты дрогнули, зашелестели, затрещали. Показался библиотекарь. Взъерошенный. Покрасневший. Злой. В руках он сжимал граненую палку. Даже не палку — шест. Почти прямая ветвь, обломанная с одного из красных деревьев. Она уже не пыталась меняться, но внутреннее свечение в ней еще не угасло.

— Ага, — кое-какие мысли промелькнули у меня в голове, но высказывать их было рановато, и я уселась на… траву. Если это можно было назвать травой. Мягкое нечто, упругое, кислотно синего цвета. Оно больше походило на мох и образовывало плотный ковер, покрывающий всю поляну.

Взмахами шеста Кларк расчищал путь. Кусты не сдавались, порождая новые и новые ветви, и библиотекарю пришлось продираться сквозь свежую поросль.

Наконец он выбрался на поляну, подошел ко мне и устало оперся на шест.

— Что с тобой случилось? — бейсболку Кларк где-то потерял, куртку-ветровку — тоже, а клетчатая байковая рубашка превратилась в рванину, из-под которой виднелась белая майка. Да и на джинсах зияли прорехи одна другой больше.

— Это всё шипы, — пожал Кларк плечами.

— А это кровь, — мрачно прокомментировала я бурые следы на его рубашке. От левого рукава остались жалкие лохмотья, неспособные скрыть ни глубокие царапины на предплечье, ни ссадины, ни фиолетово-желтые синяки.