Иван Иванов - Колдун - Сверхновая [СИ]

— Это Кариниэль. — Говорю, приглядываясь к водителю.

— Пьяная что ли? — Спрашивает орчиха, тоже присматриваясь. — Она у тебя ещё и выпивает значит, а ты знаешь внук, что женский алкоголизм — пострашнее мужского?

— Ба, не выпивает она вроде, да и не моя, сколько повторять можно. — Огрызаюсь.

Кариниэль похоже заметила нас, подъезжает и вываливается из машины — в прямом смысле, прямо на бетонную дорожку у дома. Я быстро подбегаю и подхватываю её на руки — лёгкая как пушинка, и сразу лезут мысли что проблем носить её на свадьбе не будет, и через порог квартиры тоже. Отгоняю этот бред, несу в дом, чувствую, что она горячая, кожа кипяток. Приехала без водителя, видимо на своей машине, но, когда она со мной говорила — так плохо ей не было, это уж точно, даже кричала на меня.

Кладу её к себе на кровать, расстёгиваю пальто, стягиваю и бросаю в угол, заходит бабушка-гнома и выгоняет меня, за ней входит орчанка и закрывает дверь.

Сидим с дедом на кухне, ждём вердикт, а я подхожу время от времени к двери, и спрашиваю:

— Может скорую вызывать пора?!

— Внук, не мешай, иди давай, брюхо там набей, или с дедом в его железках покопайся! — Огрызается орчанка, а я могу уловить только всплески магии из-за двери.

Через пол часа они наконец выходят, садятся, и бросают какую-то чёрную круглую штуку на стол. Я хочу её взять, рассмотреть, но бабушка гнома одёргивает:

— Не трогай эту гадость, она сейчас растворится, это лишь её физичиское воплощение, предали ей что бы получилось вытащить из бедной девочки.

— Да, если бы ещё чуть-чуть — и не видать нам внуков, во всяком случае от неё. — Добавляет орчанка.

— Да что происходит, можете уже нормально сказать?! — Возмущаюсь я.

— Это та гадость, о которой я думаю? — Спрашивает дед задумчиво.

— Да, во времена нашей службы использовалась частенько, сейчас запрещена. — Отвечает ему бабушка-орк.

Круглая штуковина тем временем испаряется прямо на глазах, растворяется в воздухе и через пару минут её уже совсем не видно на столе. Я провожу рукой по тому месту, где она лежала — но ничего не чувствую. Я, конечно, знаю про всякую гадость, вроде заклинаний отложенной смерти, и что вот таким образом можно его воплотить в какой-то предмет, и достать из поражённого разумного, но вижу впервые.

— Это, внук, метка дезертира, запрещена уже лет пятьдесят как. — Объясняет дед.

— И что она делает? — Спрашиваю.

Он пожимает плечами, и отвечает:

— Накладывается на дезертиров, штрафников в батальонах на передовой, позволяет отследить местонахождения разумного, так же если разумный удаляется за зону ответственности следящего артефакта — начинает медленно его убивать.

— Ма-а-ать… — Говорю я.

Мне тут же прилетает подзатыльник от деда, со словами:

— Не забывайся, с предками своими сидишь, нормально выражайся.

Орчанка уважительно кивает, а бабушка-гнома говорит и смотрит на меня серьёзно:

— В какую-то ты плохую историю попал, внук, в очень плохую.

— А можно вообще эту метку повесить незаметно? — Спрашиваю у стариков: — Может она знала о ней, но её не предупредили что от неё можно умереть?

— Можно наложить незаметно, но знание старое, засекреченное, делал какой-то спец армейский, так что всё может быть очень серьёзно, как бы не игры спецслужб. — Размышляет орчанка.

— Может отставник контуженный, спятил, следил за ней, когда я его почти подловил, решил метку использовать? — Спрашиваю у всех.

— Всё может быть. — Говорит грустно гнома, вздыхает и добавляет. — Но не нравится мне это, хоть с тобой и с ней езжай в город.

Сидим молча так несколько минут, дед уходит к себе в мастерскую, бабушка орчанка возвращается к газете, а гнома продолжает хозяйничать на кухне. Через пол часа захожу проведать Кариниэль, она уже проснулась и лежит тяжело дышит в кровати. Сегодня она одета в блузку и брюки. Если бы как позавчера — вот мне бы сейчас был скандал со стариками, и словами — «срамота то какая, дед, ты смотри, ой дед куда смотришь, старый ты ловелас, что, седина в голову бес в ребро?!». А так — вполне целомудренно.

— Привет. — Говорит она, видимо предлагая перейти на «ты».

— Привет. — Отвечаю, сажусь на стул у кровати. — Ты как?

— Очень хорошо, всё прошло, как тогда. — Говорит задумчиво. — Сегодня совсем плохо было, я думала не доеду.

— Нам нужно серьёзно поговорить. — Наконец начинаю я.

Рассказываю ей про метку, говорю как это было опасно, спрашиваю осторожно:

— Не мог отец, если сильно волновался, наложить такое или попросить кого-то?