Любовь Черникова - Призыв - дело серьезное. Ошибка в ритуале

Тамбертон-Экрю сейчас особенно хорош, или это так падает свет?

Он выходит вперед, поднимает лицо к потолку, стискивает губы, едва заметно отбивает ногой такты под нарастающие переливы мелодии. Выжидает еще несколько мгновений, а затем распахивает свои топазовые глаза, полыхнувшие холодным огнем, и начинает петь:

Мой штурман — летняя ночь.

Мои крылья — темное звездное небо.

Мои кони — могучие ветры.

Я приду за тобой, и ты сама дашь мне имя.

Голос Тамбертона-Экрю звучит чуть надтреснуто и отдается вибрацией где-то внутри.

Я не раз бывала на концертах Гаса, и «Имя» стала первой песней, которую я услышала в его исполнении. Случилось это ночью под окнами женского крыла общаги. В тот раз Рыжий подговорил друга помочь ему впечатлить Гейл. Гейл, видимо, не слишком-впечатлилась и натравила на незадачливых певцов десяток йархов, которых еще и разозлила предварительно. Тогда мы еще не жили вместе, так что не знаю, почему она не оценила их стараний, но удирали парни знатно. До сих пор припоминаю парочку особенно крепких оборотов в исполнении нашего певца.

А вот я оценила. Уже к обеду следующего дня познакомилась с Рыжим, и следующий раз мы слушали эту песню вместе на выступлении в одном из молодежных заведений столицы. Я стояла прямо под сценой, покрываясь мурашками и все сильнее влюбляясь в этого недостижимого как то самое звездное небо красавца с глазами цвета далеких звезд. Даже сейчас отголоски тех впечатлений заставляют что-то сжиматься внутри.

Голос Гаса играет. То поднимается высоко, то резко падает вниз, едва ли не превращаясь в звериное рычание.

Вездесущий! Как он это делает?

Кошусь на Жака и Гейл. Друзья сидят в обнимку: голова проклятийницы покоится на груди любимого, глаза прикрыты, а губы едва заметно шевелятся, повторяя слова, пожалуй, самой известной песни «Дыхания смерти».

Откуда-то из-за неровного края изображения внезапно появляется Даяна Кранк.

Некромантка, также как и Гас, одета в черную футболку с мрачным рисунком и черные джинсы, украшенные красивым поясом с цепочками. Ей очень идет темный макияж, подчеркивая выразительные глаза. Она нежно смотрит на некроманта и ее мелодичный сильный голос звучит, гармонично вплетаясь в знакомую уже песню, придавая ей совершенно новый смысл:

Она подходит ближе, касается его щеки… На этом моменте изображение идет рябью и гаснет.

— Простите, — морщится Рыжий. — Надо будет еще его доработать артефакт, а то слишком много сил приходится тратить на поддержание изображения. Да еще, чтобы оно со звуком не расходилось.

Только сейчас замечаю, что Жак в прямом смысле упрел, даже лицо покраснело. Интересно у них у артефакторов все устроено. Они не ворочают такими объемами магической энергии как боевики или некроманты, но в том, что касается тончайшей настройки, им нет равных.

— Жак! Ты просто гений! — восклицаю я. — Это невероятно! Лучше было бы только вживую.

— Вживую точно лучше, — соглашается ведун. — Кстати, кажется веселье уже в полном разгаре. Идемте вниз?

Вниз. Слово звучит как приговор. И куда-то сильно вниз падает мое сердце от предвкушения встречи с Аресом. Интересно, а он уже здесь?

По лестнице спускаюсь, отчаянно труся. Ну что за глупость? Откуда это странное волнение. Почему я не знаю, куда деть руки и то хватаюсь ими за перила, то порываюсь поправить подол платья? Надо было их чем-нибудь занять. Например, прихватить с собой бокал «Блюмен-тора» что ли?

Кстати! А существует ли формула, по которой можно рассчитать скорость «осмеления» по отношению к опьянению? Если нет, надо бы, пожалуй, вывести…

Едва задумываюсь о переменных, которые для этого понадобятся, как лестница коварно заканчивается, и я обнаруживаю себя на последней ее ступени посреди переполненной таверны. Шумно, приглушенный свет магических светильников меняет цвет под музыку, бросая разноцветные блики на лица девушек и парней. Адепты устроились за барной стойкой, где жилистый бармен едва успевает наполнять бокалы, сидят за столами, кучкуются по укромным и не очень углам. Там и сям то и дело раздаются взрывы хохота, а музыканты наигрывают бодрую разухабистую смутно знакомую мелодию, давая Гасу время передохнуть до следующей песни.