Ольга Пашнина: Ангел шторма [litres]

Я осматриваюсь. Низкие своды пещеры давят, внушают иррациональную тревогу, хотя все вокруг спокойно. Лишь красноватый свет исходит от небольших скоплений кристаллов, разбросанных по земле то тут, то там. Однако я нутром чувствую, что мы очень глубоко. Там, куда не забрести смертному.

– Это подземный мир?

– Почти. Идем.

Кейман решительно направляется по каменному коридору куда-то вглубь пещер, и мне ничего не остается, как последовать за ним.

Мы идем так быстро, что в конце, там, где тоннель расширяется и переходит в большую, даже, я бы сказала, огромную пещеру, нагоняем Таару. Я ужасаюсь виду богини: под глазами залегли темные круги, руки исцарапаны, длинное черное платье, некогда бывшее роскошным, превратилось в лохмотья. Таара идет пошатываясь, с трудом переступая босыми ногами и едва заметно морщась от острых камней, попадающихся на пути. Демонические перепончатые крылья безвольно висят, волочась за ней по земле.

– Что это… что… – Меня посещает жуткая догадка.

– Да. Это та ночь, когда я убил ее, – подтверждает Крост.

Меня захлестывает паникой. Той, которая мгновенно отключает любую решимость, от которой накатывает тошнота.

– Я не хочу смотреть.

– Придется.

– Что с ней?

– Она безумна.

– Не понимаю… я не знаю ничего о жизни Таары после… после вашего с Акорионом соглашения. Что привело ее к этому?

– Не что. А кто. Акорион знал, что делает. Его устраивала безумная сестра. Он просто подталкивал ее шаг за шагом. Придумывал для нее все новые ритуалы. Знаешь, как зависимый подсаживается на дурман? Как увеличивает дозу, раз за разом догоняя кайф, который дарит зелье? С хаосом все то же самое. Самый откровенный секс, граница которого каждый раз сдвигается. Самые опасные ритуалы, кровавость которых нарастает. Самые жуткие эксперименты. Нет ничего плохого в том, чтобы выйти к людям, верно? Стать для них богиней, получить порцию обожания и уважения.

Таара останавливается, опирается о стену и закрывает глаза. Искусанные губы с запекшейся черной кровью что-то беззвучно шепчут.

– А потом кажется, что нет ничего плохого в том, чтобы получать дары от смертных. Потом тебе нужна свита, ведь сила растет, и величие тоже. Только принцессы достойны богини и только страшная смерть смиряет их с ее абсолютной властью. Они должны прислуживать из страха перед ничтожной частичкой мук хаоса, которые успели испытать в его пламени.

– Ты говоришь ужасные вещи.

– Не я. Акорион. Он создавал свою богиню. Когда я возненавидел ее, он любил, оберегал, превращал в идеальную Таару. Она сходила с ума, а он стоял за ее спиной. Она хохотала, когда гибли миллионы смертных. Так же, как ты движением руки вызываешь грозу, Таара уничтожала города. И тогда я понял, что обида, заставившая меня уйти, бросить ее с братом, была самой большой моей ошибкой. Я вступил в войну с ней и почти победил.

– Ты ее так?

– Я.

– И что теперь?

– Она идет к хаосу. К самому краю мира мертвых.

Я задыхаюсь от странного иррационального ужаса, когда вижу гигантскую расщелину в пещере. Там клубится тьма. Не дым, не черная жидкость, а самая настоящая тьма во всех ее проявлениях. Как черные опалы в коллекции украшений Таары, на краях расщелины поблескивают пучки кристаллов чистой магии. Смертоносными змеями из расщелины вырывается черный туман. Там же будто в вакууме плавают капли переливчатой жидкости. А еще пылает черное пламя, от которого даже на расстоянии жарко. Земля чуть дрожит, а Таара останавливается, вытянув руку в сторону хаоса, и закрывает глаза.

– Что ты творишь?! – раздается рык Кроста, но не того, что стоит рядом со мной.

Прошлый Крост непривычно коротко подстрижен и тоже изрядно потрепан. На темно-красной льняной рубашке расплылось кровавое пятно. Рука сжимает меч, в котором я сразу же узнаю оружие, способное убить богиню. Меч из чистой темной магии, что Акорион хранит под замком.

– Таара, что в этом мире такого, что ты готова его уничтожить?!

– Я не хочу больше их слышать. Они успокоятся, если хаос все поглотит.

– Нет, и ты это знаешь. Мы станем частью хаоса, мы присоединимся к тем, кто сейчас воет из его глубин. Остановись. Если в тебе еще есть что-то от той девочки, что я любил, остановись.

– Любил… – эхом повторяет она.

– Люблю.

Оборачивается, рука срывается – и дрожь земли становится сильнее.