Лазарь развернулся и быстро спустился с помоста. Канцлер остался, вдруг он почувствовал, как что-то теплое побежало по руке. Он посмотрел вниз, щенок, все еще сидевший у него на руках, тихонько заскулил.
– Храбрец, да ты мастер тонкой иронии, – Канцлер отдал щенка Валтасару, которого уже захлестнул поток гувернанток, и стал спускаться вниз.
Канцлер вернулся во дворец Горда, чтобы переодеться, потом вдруг почувствовал головокружение и прилег на несколько минут. Как оказалось, он заснул. Эльте открыл глаза и уставился в потолок, покрытый позолоченной лепниной. Господи, какая пошлость, подумал Канцлер. Он сел и обвел глазами спальню: все как всегда, широкая кровать, бюро у стены, стол и несколько стульев, стены незатейливого серого цвета. Единственное, что тогда не удалось отвоевать у Лазаря – это проклятый позолоченный потолок. Канцлер поднялся, нога отозвалась ноющей болью, но потом ему удалось медленно и осторожно дойти до двери в кабинет. У Канцлера во дворце было всего три комнаты: приемная, кабинет и спальня, первые две были проходными, в спальню вел еще один вход, которым Канцлер пользовался, когда хотел ускользнуть от вечных просителей, которые неведомым образом пробирались к его дверям даже несмотря на охрану. Канцлер вошел в кабинет, прошел через него и вышел в приемную. Там было пусто, хотя беспорядок на столе секретаря говорил о том, что он просто отлучился на несколько минут.
– Черт знает что, – прошипел Канцлер.
Он ненавидел, когда секретаря не оказывалось на месте. Обычно Канцлер держал двух, но как назло на этой неделе второй подцепил какую-то лихорадку. Канцлер поправил одежду, перевязал съехавший на сторону шарф, чуть приоткрыл дверь в коридор и осторожно выглянул. В коридоре было светло, преимущественно из-за огромных окон, портьеры на которых были раздвинуты в стороны, хотя Канцлер категорически запрещал это делать. В принципе при дневном свете красная обивка стен, черный мрамор и повсеместная позолота даже не казались такими пошлыми как обычно. У двери стояли двое стражников – оба в черных мундирах дворцовой гвардии, но с золотым вензелем из переплетенных букв «К» и «Э» на груди, его личная гвардия.
– Позовите Капитана, скажите, что я жду его в кабинете, – процедил Канцлер и резко захлопнул дверь.
Проходя мимо стола секретаря, он обратил внимание на очередную жалобу, лежащую посреди него, увидел, что на ней отсутствует штамп канцелярии, и резко перечеркнул лист красными чернилами.
– Черт знает что, – снова выругался он, – можно подумать, я ничего не замечу.
Канцлер вернулся в кабинет, задернул шторы, зажег свечи и посмотрел на часы: пять часов вечера, он проспал всего два часа. Канцлер посмотрел на стол – на нем лежал большой пакет, скрепленный печатью Лазаря. Эльте достал нож для бумаг и вскрыл его: внутри лежал аккуратный цилиндр. Канцлер открутил его верхнюю часть и вынул из цилиндра печать, на которой был изображен меч в окружении языков пламени. Печать Меча. Власть над армией. На всем Западе было три главные печати, которыми скреплялись документы: Печать Меча, которая скрепляла военные приказы, Имперская печать, которая скрепляла все остальные документы, и печать Императора, которая делала любое даже самое бредовое указание выше всяких подозрений. Канцлер достал из кармана ключ, установил цилиндры на потайном ящике стола в нужной последовательности, повернул ключ и открыл ящик. В нем лежала Имперская печать. Канцлер достал ее, поставил на стол рядом с печатью Меча и уставился на обе печати, поставив подбородок на сплетенные пальцы. Вот она – несомненная власть над Западом. Второй после Императора. Может, не отдавать эту печать Казимиру? – мелькнула у Канцлера крамольная мысль. Хотя к черту – Эльте все равно ничего не смыслил в войне, а если что-то в перебросе войск с одной границы на другую его не устраивало, то он просто каждый день перекладывал документы о снабжении их провизией в самый низ стопки. В народе шутили, что когда Эльте и Казимир ссорятся, солдаты едят сапоги. Ох уж этот Казимир… Указательным пальцем Канцлер брезгливо отодвинул печать Меча. Человек без достоинств, точнее с двумя достоинствами, но очень важными: пьет как лошадь и приходится Императору племянником. При этом младше Лазаря лет на пятнадцать, пылу и жару сколько угодно, а вот мозгами провидение его наделить не удосужилось, что только подтверждала его последняя выходка. Было совершенно очевидно, почему Лазарь прислал Эльте печать Меча: для исполнения воли Бога Эльте понадобятся имперские полки, а они признавали только приказы, скрепленные печатью Меча, либо печатью самого Императора.
Читать дальше