Такаббир Кебади - Трон знания. Книга 3

Адэр обошёл машину. Обхватив Эйру за талию, перенёс на плоский камень:

— Помнишь это место?

— Смутно, — произнесла она и принялась крутить пуговицу на лифе платья.

Адэр указал на край обрыва:

— Ты встала там и сказала, что портишь вид. А потом перешла туда. — Вытянул руку в сторону пустоши. — И сказала, что здесь и без тебя тошно.

— Вы не забыли!

— Дерзость простолюдинки трудно забыть. Мне хотелось сбросить тебя в море.

— Мне тоже.

— Что — тоже?

— Мне хотелось вас задушить.

— А меня-то за что?

— Вы были надутым индюком.

— Эйра! Как ты себя ведёшь? Я же не обзываю тебя глупой курицей.

Она задохнулась от возмущения:

— Я глупая курица?

— Была бы умная, надела сапоги. — Адэр поднял камешек, бросил в море. — Ты не приезжаешь в Лайдару, хотя обзавелась машиной. Зато каждый день видишься с ракшадом. Что между вами?

— Зачем вы спрашиваете? Вам же безразлично, с кем я и где.

Заложив руки в карманы брюк, Адэр ковырнул носком сапога размокшую глину:

— Через два месяца Иштар будет свободен м, вероятнее всего, перед отъездом потребует исполнить его желание. Подозреваю, что он заберёт тебя в Ракшаду.

— Я не вещь, — промолвила Эйра охрипшим голосом.

— Не вещь, — согласился Адэр. — Ты благодарность за спасение морского народа.

— Я не вещь. И не благодарность. Меня нельзя отдать или забрать!

Адэр рассмеялся.

— Почему вы смеётесь?

Он обхватил Эйру за плечи, повернул лицом к морю:

— Смотри! Радуга!

Она вытянула руку:

— Их две. Видите?

— Две дороги в мир Богов. — Адэр вздохнул полной грудью. — На чём я остановился?

— На благодарности.

— На лягушках, Эйра. На лягушках. Проявлю уважение к твоей травме детства и перейду к кувшинкам.

Часть 41

***

Зимой, после спасения ориентов, Адэр разрешил Иштару совершать прогулки по саду. Заключённый в сопровождении надзирателей выходил из замка задолго до восхода солнца, чтобы не пугать прислугу. Бесцельно бродил по аллеям и возвращался в свою комнатушку в заброшенном флигеле. Во время одного из таких моционов Иштар наткнулся на Малику. Она сидела на каменной скамье, испещрённой рельефными изображениями пчёл и бабочек, и ждала, когда наступит рассвет.

С тех пор ракшад стал прогуливаться поблизости. Когда немного светлело, появлялся возле скамьи и садился рядом с Маликой. Они говорили о чём-то обыденном, а чаще молчали, наблюдая, как солнечные лучи пробиваются сквозь густую паутину ветвей. Потом шли по дорожке, слушая шуршание гравия под ногами. Задерживались возле клумбы, делая вид, что рассматривают цветы, и без слов расходились в разные стороны.

После отъезда Адэра Малика изменила своей привычке. Встречала рассвет, глядя в окно. Увидев Иштара, пряталась за кружевную штору. Возвращаясь с прогулки, он каждый раз останавливался возле клумбы и, вместо того чтобы рассматривать игольчатые астры, глядел на замок. Он искал её окно… Малика делала шаг назад, и в сердце разрасталась тревога.

Её никогда не интересовало, как относятся к Иштару обитатели замка. Находясь рядом с ним, она перемещалась в маленький мирок, где были только он и она, где можно было молчать и не чувствовать себя одинокой. Затем возвращалась в огромный мир, наполненный ночными болями и дневными переживаниями, и в этом мире для Иштара не оставалось места. Лишь после разговора с Адэром Малика заметила, как изменилось отношение людей к ракшаду.

Недавно надсмотрщики выполняли просьбы заключённого с ленцой и порой с опозданием, теперь же исполняли приказы с необыкновенным рвением. Раньше кухарки пичкали его кашами, сейчас обсуждали с ним меню. Мун ненавидел ракшадов, а тут неожиданно спел песню, в которой легендарный бэцель Иштар держит путь к родному берегу.

В глубине души Малика боялась, что стоит ракшаду пожелать, и советники избавятся от неё с радостью. Ветоны и климы за моруну не заступятся. Вилар не станет удерживать ту, кого уже потерял. И что бы ни говорил Адэр, он поступит в угоду ориентам и «Миру без насилия».

Малика поделилась тревогами с Муном. Старик поднял её на смех. Мол, хазир не дурак, чтобы привезти в Ракшаду женщину, которая будет баламутить покорный и бессловесный бабий омут. Малика улыбнулась — действительно, зачем она Иштару? — и с головой ушла в работу. Но как только на землю опускалась ночь, в ней просыпался червячок сомнений, который вынуждал Малику набирать полную ванну, ставить на бортики свечи и чуть ли не до утра смотреть на трепетные огоньки.