Тимур Рымжанов - Слуги ветра

— Почетный гражданин Филадеи.

— А что, почетный гражданин столицы и грамоту имеет?

— А как же, господин гвардеец, иначе все мои слова лишь пустой звук.

— Ну так потрудитесь предъявить, коль имеется.

Высокий кавалерист вышел из тени и предстал передо мной всей своей огромной статью в свете переносного уличного светильника, установленного на треноге. Такие светильники обычно топили дровами, уложенными в полукруглой чаше с отверстиями, и тепло от них и свет, не такой яркий, как от масляных да сальных факелов.

Капитан показался мне молодым. На нем был железный шлем, украшенный кожаной, плетеной косичкой в два витка, солдатское зерцало с бронзовым кантом и орнаментом, прикрывающее живот и грудь. Кожаные наплечники с бахромой кольчуги и увесистый кистень, с железным набалдашником. Окованные железом перчатки офицер заткнул за клепаный широкий пояс.

— Вот, милейший, прошу вас, моя грамота, выданная королевской канцелярией с подписью и печатью короля и придворного астролога.

— Ха! Да! И впрямь все как есть! Что же за напасть заставила господина отправиться за городские ворота в такое позднее время, какая нужда?

— Да право пустяки, родственник навестил, хотел было, знаете ли, на рынке прикупить себе медовое вино, да запамятовал, что близятся праздники. Я в лавку к своему виночерпию, но опоздал, ни вина приличного не осталось, ни даже браги свежей, все раскупили.

— Ух, вот ведь незадача, что ж так, уважаемый, не позаботились в свое время.

— Прошляпил, вот приходится идти на винокурню Каиса, куплю свеженького хлебного винца, и даже подешевле выйдет, без рыночных-то поборов. Вино оно дома никогда не залеживается.

— А и то верно! Но путь не близкий, не желаете попутчиков? Королевские гвардейцы охотно пройдут с вами вместе, угостятся вином и вас не дадут в обиду за пару-тройку червонцев.

— Да полно вам, офицер! Что со мной может случиться, в камни полной луны? Что за лиходей выйдет на дорогу в такое время?

Внезапно из толпы, притихшей за спиной солдата, выскочил грузный молодой человек в холщовой рубахе и закричал, срывая тонкий голосок:

— Это он, капитан! Тот самый ворюга, что обобрал меня в трактире у ворот. Я вам рассказывал, вот только одежду сменил гад! Вор он и шулер!

Поросячий визг Холька не узнать было трудно. Оставалось непонятно, каким чумным ветром его занесло к караульным в казармы.

— Ах это ты! — возмутился я, опережая возможные вопросы и реакцию удивленных солдат. — Душегуб-неудачник! Пьян был так, что чуть меня не зарезал. Костей не видит, а все свое гнет! Деревенщина! Ты играть учился на току в сеновале, с мышами полевыми?!

— Уверен ли ты, Хольк, что это он? — спросил рослый бородатый мужчина у сына мельника за спиной. Голос бородача был тяжелый, глубокий, словно из боевого рога.

— Да я ушел из трактира сразу после вечерних храмовых восхвалений. Неужто не запомнил бы наглой морды этого проныры.

— Кто тебя знает, дурака, ты и сюда то пришел уже пьяный, пока Мариф тебя в бочку с водой не окунул. И храмовые песнопения пропустил! Невежа!

— Да что гадать! — встрял я в беседу. — Играл я с ним и отпираться не буду. Выиграл у него всю наличность и кисет с огнивом! Я из костей расклады плел, когда этот малый себе еще штаны мочил, посасывая палец! Куда ему со мной тягаться!

— Дурак ты, Хольк, — буркнул офицер, ухмыляясь, — нашел тоже с кем играть, уж лучше бы сразу отдал ему весь кошелек да ушел с миром.

— Мариф прав, — подтвердил бородатый верзила. — Все, что ты нам тут наплел, пустого ореха не стоит в сравнении со словами этого уважаемого господина, он же подданный королевства, его слову свидетель не нужен.

Здоровяк хлопнул Холька по плечу и толкнул ближе ко мне.

— Извинись перед господином и скажи, что был пьян и сожалеешь о содеянном, откажись от тех обвинений, что высказал только что.

Ничего не понимающий Хольк, вытаращив глаза, посмотрел на своего собеседника, на группу притихших стражников и на меня. В конечном счете до его куриных мозгов наконец-то дошло, что все сказанное совсем не шутка и ему действительно придется передо мной извиняться. Не находя слов и преодолевая чудовищный протест буйного норова, Хольк сделал еще один шаг мне навстречу и еле заметно поклонился, процедив сквозь зубы:

— Простите меня, пожалуйста.

— Да полно вам, господа, я зла не держу. Кому не случалось проиграть в кости. По себе знаю, всегда очень обидно, и чего только не ляпнешь сгоряча, тем более после кислой трактирной браги.