Елизавета Дворецкая - Дар берегини. Последняя заря [litres]

К счастью, Дева Улыба придержала коня и больше не приближалась. Прекраса не могла сказать, далеко ли та, но ей перестало казаться, что водная владычица сейчас растопчет ее своим скакуном, которого сама же Прекраса ей подарила.

– Нелегко нам приходится, – шепотом начала Прекраса. Говорить громче у нее не было сил, видение подавило душу, как кусок льда, упавший на травинку. – Мой муж летом едва не сгорел от огня греческого. Кияне его со стола прогнать хотели. В Корсуньской стране варяги замышляют стол его отнять. Ему в гощение ехать – что там еще будет? Не возмутятся ли поляне, что ратники в поход ушли, а вернулось двое из десяти. И самое-то первое… Когда мне боги дитя дадут? Помоги мне. Я тебя угощаю, дары приношу, по весне и по осени, на зиму голодной не оставляю. Мы ряд положили… Вы дали Ингеру еще семь лет жизни, из них три уже прошли, а рода продолжения, наследника, будущего князя киевского все нет. Помоги мне. Убереги мужа моего и дай нам чадо здоровое, чтобы через три года его на коня посадить. Иначе все напрасно… – вырвалось у нее, и она прикусила губу.

Грудь тяжело вздымалась, будто на ней лежал большой камень. От холода в тумане Прекраса не чувствовала своего тела и безотчетно сжимала гребень застывшими пальцами.

– Не печалься, – ответил туман, и будто прохладный ветерок коснулся души. – Скоро горестям твоим конец придет. Вернется муж из гощения, а дома его будет ждать то, о чем он не ведает!

На лице хозяйки перевоза промелькнула улыбка – будто рыбка скользнула над отражением луны.

– Лови! – Она бросила что-то перед собой.

Прекраса вздрогнула. Когда Дева Улыба наклонилась, подол ее белой одежды вздернулся и открылись ноги – не человеческие, а лягушачьи, да еще и покрытые пестрой чешуей. Прекраса невольно зажмурилась – опять водяная владычица показывает ей, с кем она имеет дело. Сколь искусно ни принимает водяница облик человека, на деле она – всего лишь дух, который не в силах скрыть свою природу полностью.

Попятившись, Прекраса опустила глаза. И охнула: оказалось, что вода, прикрытая туманом, уже подобралась к самым ее ногам. И по воде к ней плыло нечто круглое, с кулак величиной… Она вгляделась. Посылка была уже в трех шагах, когда Прекраса с изумлением рассмотрела, что это яблоко – крупное, с одного бока красное, с другого бледно-желтое, почти белое.

– Возьми, – велела Дева Улыба. – Нынче ночью, как будешь спать ложиться, съешь яблочко, и понесешь дитя. Славный витязь у тебя родится, по всем землям прославлен будет. Будет державы сокрушать, цари иноземные будут имени его страшиться, а державу себе возьмет такую, что от Волхова досюда только четверть ее уложится. От сынов его род могучий произойдет и долгие века процветать станет и множиться…

Прекраса охнула про себя, не решаясь верить такому доброму предсказанию. Яблоко уже было возле ее ног; она наклонилась, но волна вдруг качнулась назад. Прекраса шагнула вперед, чувствуя, как холодная вода заливает ноги; едва ее пальцы коснулись гладкого, прохладного бока плода, как его опять отнесло назад – всего на шаг, но она не могла его ухватить. Вертясь в воде, мокрое яблоко ускользало, как живое.

Из тумана донесся легкий смех – смеялось сразу несколько голосов, низких, глухих. Навь забавлялась над ней! Уж не солгала ли Дева Улыба в своем предсказании? Но только Прекраса хотела разозлиться, как волна качнула яблоко в ее сторону и оно само ткнулось в ее ногу. Прекраса без труда поймала его, а вода отступила. Она стояла на мокром песке, чувствуя, как зябнут промокшие ноги.

– Позови меня на пир, как придет время сына нарекать, – снова заговорила Дева Улыба. – Я имя ему дам, а как исполнится ему семь лет, отдай его мне на воспитание. Пять лет буду растить его, всяким мудрым наукам да хитрым клюкам [17] Клюки – фольклорное обозначение колдовского мастерства. «Хитрость» – ворожба, умение колдовать. обучу, чтобы ни в ратном поле, ни в ворожбе никто не был ему на всем свете равен. Обучу его бегать по лесу серым волком, по полю скакать черным туром, по небу летать сизым соколом. Зачарую чарами крепкими, так что сама смерть его не возьмет. Согласна?

«Согласна», – мысленно откликнулась Прекраса, будто речь Девы Улыбы породила эхо в ее голове. Горло перехватило, и она лишь слабо кивнула.

– Родится дитя твое в ту пору, когда я и сестры мои по земле вольно ходим, песни играем, круги водим. Долго не жди, объяви наречение имени сыну на третий день. Иначе я и сестры мои в воду уйдем, к тебе пожаловать не сумеем, тогда не сбудется то, что я сказала. Помни – на третий день. Не забудешь?