Альфред Бестер - Психолавка

— А какие космические наблюдения вы имеете в виду, граф?

Он повернулся и посмотрел куда-то в глубь туннеля.

— Например, работу на этом корабле, — сказал он. — Здесь ее бескрайнее море! И давайте пока что оставим эту тему — в конце концов, вы же писатель, журналист, а не сотрудник космической лаборатории, правда? Да и срок вашего пребывания здесь ограничен… Давайте остановимся пока на этом.

Я согласно кивнул. Рыбы у него за спиной уже так и кишели, однако утопленник исчез. Я повернулся к выходу из Дыры.

— В таком случае пойдемте-ка назад, — сказал я.

— Не устаю удивляться, как замечательно здесь представлены самые разнообразные виды искусства, — заметил он как бы между прочим.

— Одна из функций данного пространства, — сказал я.

— А интересно, вокруг меня эти штуки тоже появлялись? — вдруг спросил он.

— Еще бы! Рыбки, зайчики, бабочки — так и мелькали!

— О! Но я надеюсь, ничего конкретного? Никаких указаний? Только самые общие черты?

— Понятия не имею! — сказал я. — Я в этом не разбираюсь. Я же здесь по-настоящему не работаю.

И я препроводил его в гостиную, где он церемонно раскланялся с Глорией

— она уже спустилась и сидела на диване с книгой в руках, — крепко стиснул мне руку на прощанье и исчез.

— Что это ему в Дыре понадобилось? — спросила меня Глория.

— Хотел посмотреть, как продвигается его проект.

— Не уверена, что Адам одобрил бы это посещение.

— Но он настаивал! Предъявлял свои права — как партнер. Впрочем, я сумел бы пресечь любую его попытку влезть куда не следует.

— В этом я не сомневаюсь! Да и что бы тебе еще оставалось? Хорошо, что ничего особенного не произошло.

— Адам тебе случайно не говорил, зачем ему этот Иддроид? Я понимаю, ему просто интересно, но ведь есть и какая-то конкретная цель?

— Есть, — улыбнулась она.

— И, разумеется, в очередной раз «не будем об этом говорить»?

— Пока не будем, — уклонилась она от прямого ответа. Потом отложила книгу и потянулась. — Ну что, ты готов принимать еще клиентов? Или, может, сделаешь перерыв?

Я тут же бросился в прихожую и выключил Рубильник.

— Перерыв! — провозгласил я. — Тем более Калиостро — трудный клиент.

В ванной я заглянул в зеркало, и мое отражение подмигнуло мне и сказало: «Фокус с монеткой, Орри. Фокус с монеткой». И тут я вспомнил. Порывшись в правом кармане, я вытащил горсть монет. Подбросив их на ладони, я выбрал одну, а остальные снова ссыпал в карман. Оставшуюся на ладони монетку — это был четвертак — разломил пополам.

— Пора было бы уже восстановить прежние навыки, — упрекнуло меня отражение, причем, как мне показалось, моим же собственным голосом. — А то ты совсем отвык пользоваться ими. Очень не хочется сразу все снова на тебя обрушивать.

Я уставился на этого типа в зеркале.

— Послушай, — сказал я, — ты, вообще-то, кто? Память предков? Или затаенная мечта, которая не дает мне покоя? Видимо, я все это время живу, скрывая свои воспоминания от других, это уже стало невыносимо тяжким бременем. Не знаю, как давно я так живу, но все эти воспоминания отчего-то кажутся мне вполне реальными. А некоторые из них, по всей вероятности, действительно реальны. Но что бы в итоге со мной ни случилось, прошу лишь об одном: пожалуйста, не отнимай у меня воспоминания о моем детстве, проведенном в Бронксе, о студенческих годах в Брауне, о моих друзьях и о моей журналистской деятельности. И мне совершенно безразлично, соответствуют эти воспоминания реальной действительности или нет! Для меня это вся моя жизнь. И если есть еще какие-то другие, о которых я в данный момент не знаю, верни их мне, а? Я возьму все! И никаких жалоб не будет. Но, пожалуйста, прошу тебя оставить мне те, которые я перечислил! Я ведь только сейчас понял, как они мне дороги!

Тут на глаза мне даже слезы навернулись. Моему отражению в зеркале тоже, так что беседа прервалась сама собой.

Я немного подождал, потом умылся и не спеша пошел искать Глорию.

Она была у себя. Валялась на кровати. С улыбкой посмотрев на меня, она сказала:

— А странная это штука — любовь.

— Сущая правда, — откликнулся я, останавливаясь в дверях.

— Должна была бы делать человека счастливым, а делает печальным.

— Должна бы, — сказал я. — И, в общем-то, делает! Меня, во всяком случае.

— Но тебя ведь со мной скоро уже не будет!.. Я погладил одну из ее старых кож, висевшую ко мне ближе остальных.

— Скоро старине Альфу тоже придется менять кожу, — задумчиво проговорил я. — И никто не знает, каким он тогда окажется, верно?