Марина Александрова - Судьба первородной

Жизнь — такая штука. В одном месте затор, так в другом пролезть завсегда можно, — легко пожала я плечами. — А баб впредь поосмотрительнее выбирай… Ну, это так, на будущее, конечно… — Тут я позволила себе тяжелый вздох и начала разглядывать убранство помещения, в котором очутилась. Все же аланит и впрямь оказался молодым, потому еще никак не мог отойти от переживаний о своей погремушке… М-да… дети.

И «ребенок» этот был явно не из бедненьких. Огромная зала, белоснежный мраморный пол, изысканная мебель и пушистые ковры. Я сидела на небольшой кушетке, обитой ис’шерским шелком, и буквально чувствовала, как мой пропыленный зад оскорбляет труд тех людей, что не жалея сил ткут это совершенство. За моей спиной было огромное окно в пол, за которым находилась широкая терраса, судя по размерам и множеству цветов, высаженных на ней, предполагалось, что господа аланиты будут проводить на ней вечера, предаваясь романтическим мечтаниям, или гуляниям, или еще чем-то более осязаемым, но непременно романтическим.

— Знаешь что, — вдруг зло оскалился мой «пациент». — Я хотел с тобой по-доброму! Так, чтобы и тебе выгода была! Ведь как это ни печально признавать, но я вроде как обязан тебе! Но будь я проклят, если стану терпеть подобное! И уж тем более не стану позориться перед братом, показывая ему тебя, предварительно не укротив твой нрав!

— Мальчик, — устало посмотрела я на него, — что ты можешь такого, что я еще не видел в своей жизни? Что ты можешь сделать со мной, чего уже не сделали подобные тебе?

— Как насчет того, чтобы укоротить твой поганый язык?! — зло вызверился аланит, обжигая меня темным взглядом.

— Он отрастет уже на следующий день, — пожала я плечами. — Ты забываешь, кто я такой, малец. Дар Двуликого, как и его творец, имеет две стороны.

На миг мне показалось, что мой ответ шокировал этого мелкого поганца настолько, что он готов был обнять меня и извиниться. Но мерзкий пройдоха лишь окликнул своего слугу:

— Римс, отведи нашего гостя в подвал и позаботься, чтоб ему было там комфортно…

— «Было там комфортно»! Вот же скотина бескрылая, что б тебе не сдохнуть в пустыне?! — зло сплюнула я, понимая, что еще пару часов — и я перестану чувствовать руки. Тоже хороша, и чего мне не сиделось на той чудесной кушетке?! Эх, язык мой воистину — мой самый лютый враг. Но и я уже не в том возрасте, когда так легко удержаться от старческого ворчания… Хорошо, не от ворчания! Оно могло бы быть и безобидным. Просто не могу я уже сдержаться. Не могу терпеть, когда надо бы помолчать. Настолько я устала от этого мира. Настолько тяжело мне играть по правилам, которые так любят соблюдать сильные мира сего, раздуваясь от собственной важности, будто их не первый день пучит.

— Эй, — писклявый голосок от противоположной стены заставил меня вынырнуть из собственных мыслей и обратить внимание на человека, что был прикован напротив. Тощий паренек лет шестнадцати буквально висел на кандалах, потому как сил стоять у него, похоже, уже не было. — Ради Лурес, не могли бы вы потише, — взмолился он. — Если они услышат, то нам обоим несдобровать.

— Похоже, то, что ты вот-вот отдашь душу на суд Литы от истощения, — это несомненная удача, не так ли?

— Может быть хуже, — зловещим шепотом поведал он.

— Ребенок, тебе не говорили, что ты довольно здраво мыслишь для своих лет?

— О чем вы? — устало промямлил он, явно находясь на грани обморока.

— Всегда может быть хуже — золотые слова, малец. Кстати, случаем не подскажешь дедушке, где мы?

— Вы что, тупой? — как-то обреченно посмотрел он на меня.

В то время как я невольно прониклась к парню. Вопросы задает по существу и мыслит трезво.

— Это темница, пыточные подвалы…

— Чьи?

— Ну ты, дед, даешь, тебя там по голове не били случаем? — несколько оживился паренек.

— Вообще-то били, — не считая нужным отрицать сей факт, призналась я.

— А, ну ясно… — сочувственно кивнул пацан, и голова его устало упала на грудь.

— Эй, ответь на вопрос старика прежде, чем… спать, — тактично подметила я.

На этот раз малец лишь вяло попытался запрокинуть голову, а в результате начал бубнить себе поднос.

— Дом семьи Наньен…

— Наньен?

— Паньен…

— Паньен?

— Ариен! — все же подняв голову, вызверился пацан и тут же вновь сник.

— Так бы сразу и сказал…

Ариен, значит, м-да. Могло быть и хуже. Последний из живых Ариен, которого знала я лично, был на службе у тайной канцелярии. Думаю, мало что изменилось с тех пор для этой семьи. Аланиты живут в мире, где всем заправляют касты. Младшие дети еще могут перейти из одного сообщества в другое, но только не наследники либо те, кто согласен стать таковым для всего рода. Ариен — это незыблемый столп, на котором зиждется власть в империи. И то, что меня занесло в родовые пыточные подвалы, значит, что я оказалась в объятиях тех, от кого столь долго пыталась держаться как можно дальше.