Вальтер Моэрс - Лабиринт Мечтающих Книг

– Что? – удивился я.

– К вскрытию завещания! – повторила за Кибитцером ужаска измученным голосом. Она посмотрела на меня и закатила глаза.

– Речь идет о наследстве? – спросил я. – Кто-то умер?

– Еще нет! – ответил Кибитцер весело. – Еще нет!

В этой книжной лавке старческого слабоумия все напоминало сумасшедший дом для помешанных стариков! Вообще-то я надеялся вскоре исчезнуть, но теперь мне еще нужно было присутствовать при вскрытии завещания, хотя никто не умер! Эти двое, вероятно, были самые чудные букинисты во всем Книгороде, а на склоне лет они стали еще более странными, и это серьезнее, чем кажется на первый взгляд! Возможно, все связано с книжной пылью перевернутых фолиантов, с которыми они имеют дело. Пыль ведь наверняка попадает через дыхательные пути в мозг. Я тоже дышу сейчас более поверхностно. Или их странности объясняются исключительностью их редкого товара? Ужаскизмом и соловеймаристикой? Как можно оставаться душевно здоровым, если в течение всей жизни занимаешься сочинениями профессора доктора Абдула Соловеймара или радикальных ужасок? И почему, собственно говоря, я всегда был здесь единственным клиентом? Заходил ли вообще когда-нибудь в их далекие от реальной жизни лавки кто-то другой, кроме меня? Мне казалось, я не дождусь того момента, когда, наконец, покину этот подозрительный склеп и вдохну свежего воздуха.

Кибитцер подошел к конторке, сооруженной из одних книг, на которой стояли две горевшие свечи. Блуждающие огни кружили, жужжа, в восторженном танце вокруг его трясущейся головы и своим многокрасочным светом придавали зрелищу нереальную картину. Что это? Музыка? Да, действительно! Это Кибитцер, имевший три мозга, напевал мелодию, рождавшуюся в одном из них, и телепатически передавал в мое мышление.

Кажется, это… Голдвин? Да, точно: это была последняя и незаконченная симфония Евюбета ван Голдвина, которую он написал незадолго до своего окончательного помрачения рассудка. Да, я был абсолютно прав: нигде в этом городе нельзя было быть ближе к помешательству, чем здесь.

– Завещание! – крикнул Кибитцер полным драматизма голосом. – Я, доктор Хахмед бен Кибитцер, настоящим завещаю…

– Одну минуту, – вырвалось у меня. – Так ты вскрываешь свое завещание?

– А ты как думал? – спросил Кибитцер насмешливо . – Или ты видишь здесь еще кого-нибудь в том возрасте, когда пишут завещание?

– Но ты ведь еще не умер! – запротестовал я.

– А ты можешь подождать? Терпение, сын мой, – все будет как надо!

Я замолчал. Хотя я вполне одобряю черный юмор, сейчас меня это вовсе не забавляло. Старый эйдеит, похоже, уже распрощался с большей частью своего рассудка. Естественно, если клетки обретают состояние покоя, то и мозг наверняка не является исключением, возможно даже, что клетки мозга первыми покидают тонущий корабль разума. Вскрытие завещания до смерти! Куда я попал?

– … настоящим завещаю, – воскликнул Кибитцер торжественно, – все мое антикварное имущество, включая магазин и подвальные помещения, ужаске Инацее Анацаци, в том числе все первые издания произведений профессора доктора Абдула Соловеймара и соответствующую вторичную литературу, а также аналогичные, с точки зрения предмета и темы, произведения.

Я посмотрел на Инацею, из глаза которой вытекла слезинка. Очевидно, она была подготовлена к этому странному событию и без сопротивления приняла его. От нее нечего было ждать поддержки. Еще пару минут назад я считал все это умеренным старческим слабоумием, но сейчас это приобрело пугающий характер.

– Мои финансовые средства, которые хранятся на сберегательной книжке Банка антикваров в Книгороде с процентной ставкой 5,5 %, я также завещаю Инацее. Эта сумма должна быть достаточной для покрытия ее расходов на «Молот ужасок» и для новых инвестиций в области операций с антиквариатом.

Ужаска громко всхлипнула, и мне захотелось больше всего раствориться в воздухе, если бы это могло избавить меня от происходящего.

– Все результаты моих исследований в области соловеймаристики, которые хранятся в подвале моего магазина, я завещаю Книгородскому Университету, в том числе различные диссертации по ста сорока семи темам, все мои рабочие дневники, таблицу логарифмов с дополнениями Кибитцера, свыше четырех тысяч пробирок с содержимым и все принадлежности Соловеймара, которые я собирал в течение всей моей жизни, включая две оригинальные ресницы Соловеймара в янтаре с сертификатом соответствия. Все научные инструменты соловеймаристики переходят из моей собственности также во владение Университета. Соответствующие инструкции по применению находятся в моих дневниках.