Вальтер Моэрс - Лабиринт Мечтающих Книг

– Ты что, не понимаешь? – спросила в ответ Инацея. – Это вообще лучшая кукла в спектакле.

– Нет, – сказал я. – Я этого действительно не понимаю.

– Они из уважения к нему не стали изображать его в виде куклы! – прошипела она. – Ты должен сам себе его создать. В своей фантазии.

Она постучала кончиками пальцев по своему лбу. Я повернулся к сцене и стал недовольно взирать на Мифореза, который, кажется, разговаривал не с чем иным, как с воздухом.

– Но у меня такое впечатление… что я сошел с ума! – запротестовал я тихо. – Как будто Призрачный Король в самом деле существует только в моем мозгу.

– Это Невидимый театр, – прошептала Инацея и посмотрела на меня взглядом, который показался мне почти фанатичным.

– Невидимый театр ? – повторил я, с трудом соображая.

– Новейшее явление в пуппетизме! Не так важно, что представляет Невидимый театр на сцене, – прошептала Инацея. – Намного важнее, что он творит в твоей голове!

Она приложила палец к губам и кивнула на сцену. Я подчинился и снова обратился к происходящему. Поневоле я наблюдал за игрой Мифореза с невидимым Призрачным Королем. Но я упрямо отказывался – скорее из принципа – участвовать в этом глупом публичном эксперименте. Жаль! До сего момента все было так удачно! А теперь они испортили такую важную концовку своими псевдохудожественными уловками. Невидимый театр! Бред какой-то! Я опять начал беспокойно ерзать в кресле.

Но потом, о мои дорогие друзья, произошло нечто противное моей воле. Потому что чем больше я сопротивлялся тому, чтобы создавать в своих фантазиях Призрачного Короля на сцене, тем больше он воплощался в моей голове в реальный образ. Это было как с моей бессонницей: чем настойчивее я пытался уговорить себя, что хочу спать, тем все более бодрствующим становился мой мозг. И чем сильнее были мои опасения того, что я не смогу уснуть, тем скорее я засыпал. И чем больше я подавлял свою силу воображения, тем более могущественной она становилась: сначала я видел Призрачного Короля только как очерченный силуэт в рассеянном свете, как тень, туманную как дух. Но когда мое неудовольствие стало ослабевать, он стал обретать все более конкретные черты. Я видел его разорванное бумажное платье, его величественный череп с искрящимися глазами. Зубцы его печальной короны. Даже крошечные криптические руны на его папирусной коже, хотя я даже не использовал бинокль. А когда-то он был просто здесь, и не надо было в мыслях куда-то переноситься.

При этом мне во многом помог диалог! Он был как хорошая музыка, которую с удовольствием слушаешь, особенно не задумываясь над тем, из какого благозвучия она создана. Великие сценические тексты имеют ритм и мелодию, которые зачастую завораживают публику больше, чем их содержание – взять хотя бы драмы Есиля Уимпшряка. Истинную красоту таких текстов невозможно по достоинству оценить при чтении. Их нужно слушать. По стилю они скорее относятся к музыке, нежели к литературе. И хотя я в действительности имел пару памятных бесед с Призрачным Королем, наши диалоги никогда не были столь элегантны и художественны, в том числе и в моей книге. Автор этих диалогов обладал особым слухом в отношении живой речи и знал, как это надо перенести с бумаги. Это был чистый звук. Я был как на иголках! Мне тоже хотелось это уметь! Правда, я молча признался себе, что дошел до границ своих возможностей, до пределов моего писательского искусства. Но здесь было нечто новое! Совсем молодое искусство, которое я еще, может быть, способен изучить. Пуппетизм! Совокупное художественное произведение, в которое я со своими умениями мог что-то привнести. Это было захватывающе!

И только сейчас мне открылась вся радикальность этого искусного приема. Ну, конечно, – Невидимый театр ! Вся инсценировка была бы погублена, если бы постановщики попытались изобразить Призрачного Короля с помощью таких банальных средств, как сконструированная кукла, пусть даже мастерски изготовленная. Как я уже говорил, реальную величину невозможно изобразить в театре. Как невозможно сыграть силу, сымитировать истинную красоту и передать естественную необузданность. Поэтому каждая попытка изобразить Призрачного Короля с помощью технических средств с самого начала была обречена на провал. Это все равно, что дикого лиственного волка играл бы актер в волчьем костюме – просто смешно! Поэтому решение – полностью предоставить это фантазии зрителей – было единственно верным. Гениальный драматургический прием, который мог применить только тот, кто полностью доверял своим способностям, кто плевать хотел на мнение скептиков. Решение гения! Эта невидимая кукла, которая каждого зрителя в зале превращала в одаренного пуппетиста, окончательно убедила меня в том, что тот, кто скрывался за вывеской «Кукольный Цирк «Максимус», должно быть, был великим мастером во всех сферах. Умелец на все руки, который слепо следовал своим инстинктам и почти всегда попадал в точку. Я огляделся, так как мне показалось, что кто-то наблюдает за мной. Кто-то, кто скрывался за декорациями и смотрел на тех, кто был в зале. Как кукловод смотрит на свой инструмент! Я так громко рассмеялся над этой, внезапно посетившей меня мыслью, что ужаска с упреком покосилась на меня. Я вновь собрался и сконцентрировался на происходящем на сцене.