Юлия Григорьева: Белава: Остановить бога

— Здравы будьте, покойнички, — усмехнулся он. — Значит биться будем?

— Будем, — крикнул белоградский воевода. — Только с кем? Войско-то твое где?

— Войско? — задумался "бог". — А здесь.

Он взмахнул рукой, и пространство вдруг стало разъезжаться, увеличивая и без того немалое поле, на котором стояло часть семиреченского войска. Берег Граньки становился все дальше. Семиреченцы смотрели во все глаза, как появляется полянское войско. Будто кто-то не спеша тянул покрывало, открывая первый ряд, второй, третий… И дальше, и дальше, и дальше…

— Ох, сколько, — тихо выдохнул кто-то из лучников.

Благомил поднял руку, будто поманив кого-то пальцем, и земля вздулась, поднявшись небольшой горкой чуть в стороне от места, где должно было начаться сражение. На вершине стояло два хрустальных трона, слепящих разноцветными бликами. Потом небольшое облако окутало "бога" с его ошеломленной невестой, и они вознеслись в этом облаке на троны. Не сказать, что на людей это не произвело впечатления. Семиреченцы откровенно залюбовались видом мужчины и девушки, окруженных сиянием. И если бы не красивое лицо Белавы, застывшее белым пятном в тревожном ожидании, то иллюзия величественности этой пары могла бы быть окончательной.

— Да придет расплата, — провозгласил Благомил и ударил белой молнией, дав сигнал к атаке.

И его войско пришло в движение. Бой начался. Стройными рядами перевертыши пошли в наступление.

— Понеслась, — одобрительно крякнул князь Добрыня.

Зазвучали команды в стане семиреченцев и, наложенные на луки стрелы, полыхнули маленькими огоньками. Луки взметнулись вверх, тетивы со скрипом натянулись, и первый огненный град обрушился на полянское войско. Непривычным в этом бою было многое. Убынежские лучники, привыкшие делать обстрел врага с коней, приближаясь к ним, чтобы после уйти назад, уступая место копейщикам, теперь были прикованы к месту, их задачей было не подпускать полянских перевертышей как можно дольше, производя обстрел горящими стрелами. Визг из плавящихся первых рядов врага постепенно заполнил пространство, давая понять, что огненные жала нашли свою цель, но наступление продолжалось. Ответный град стрел упал на головы лучников, и семиреченцы начали падать. Кто-то поднимался вновь, кто-то остался лежать. Альвы начали выставлять магические щиты, не подпуская к ним стрелы врага.

Белава, напряженно следившая за началом сражения, увидела слегка мерцающий купол, укрывший переднюю часть семиреченского воинства. Ей так захотелось потянуться к этом куполу, чувствуя какую-то манящую притягательность, но силы не хватало даже на то, чтобы взять хоть немного от мощи Благомила, сколько она не пробовала. К тому же он легко почувствовал ее поползновения и пресек всяческие попытки девушки. Впрочем, даже если бы она и могла влиться в этот купол, она бы удержала себя, чтобы не лишить, даже временно, хрупкой защиты семиреченскую рать. Она продолжала молча вглядываться в приближающиеся, не смотря ни на что, полянские полчища.

Благомил некоторое время смотрел на обмен стрелами, позволяя семиреченцам уничтожить первые ряды, потом чуть шевельнул пальцами, и мощный поток ветра снес очередной залп огненных жал в сторону. Следующий залп постигла та же участь, а перевертыши все ближе подходили к ощетинивающейся копьями и мечами рати. Купол все еще защищал семиреченцев, но альвы начали тревожно переглядываться. Пот выступил на их лбах, что было крайне необычном. Никто и никогда не видел, чтобы альвы взмокли от напряжения. Но факт оставался фактом, их защиту ломали, и они с трудом противостояли этому натиску.

Белава со все возрастающим ужасом наблюдала, как красивый и теплый мерцающий купол подрагивает и слабеет от потока силы, направленного на него Благомилом. Он будто ввинчивался в купол, расходясь по все поверхности тонкими иголками, прошивающими альвийскую защиту.

— Они не удерживают натиск, — воскликнул Дарей.

— Капли воды в реке… — прошептал Милятин и посмотрел на Всемилу., начиная понимать, что хотела им объяснить женщина, и чему он сам до сих пор в душе сопротивлялся.

Женщина стояла на коленях, приложив руки к земле и шептала:

— Мать сыра земля, возьми от меня силу верную, небом даренную. Отнеси мой дар моей дочери, напои ее до самых краев. Пусть возьмет она материнский дар, пусть почувствует силу кровную.

Потом замерла, и легкая дрожь земли стала ответом, что ее мольба услышана. Женщина вздрогнула, побледнела, руки ее задрожали, будто от напряжения. Чародеи проследили взглядом, как сила ее, змеясь, понеслась вперед, оставляя след из разрастающейся травы и распускающихся цветов.