Борис Конофальский - Башмаки на флагах. Том четвертый. Элеонора Августа фон Эшбахт

— Есть во мне тонкость, и вежливости учён, — он подошёл к ней, наклонился, поцеловал в лоб, а она, не вставая, обняла его, прижалась щекой к его животу. Крепко прижалась.

И тут как будто пахнуло на него воспоминаниями, ещё не такими и давними, вспомнил он её бёдра. Сладость её губ. Жаль, что сейчас было не до того, кавалер только положил руку на её подросшее чрево. И спросил:

— Когда тебе рожать?

— После Рождества.

— Рожать будешь уже в своём поместье.

— Спасибо вам, братец, — легкомысленно отвечала красавица, снова поворачиваясь к зеркалу. И продолжала говорить, разглядывая своё отражение: — Но рожать я думаю в своих покоях при дворе. Герцога надолго оставлять нельзя, при дворе много хищных жаб, что моё место занять попытаются.

Он была так хороша, что ему не хотелось отходить от неё, хотелось дышать её запахами. Не хотелось отводить взгляда, но всё-таки генерал стал искать маленькую кровать, а не найдя, спросил:

— Ты племянника не взяла с собой, что ли?

— К чему ему дорога, он с кормилицей и с двумя няньками остался. Жив он и здоров. Слава Богу, молюсь за него каждый день.

А сама на него через зеркало смотрит и румяна открывает.

А кавалер слушал её и снова стал живот её трогать, отойти от неё не мог, а потом и на грудь перешёл, грудь у графини тяжёлая, а она, кажется, и не против, чтобы он её трогал. И тут до генерала мысль дошла, как булавкой кольнула, и он спросил у неё ошарашенно:

— Ты, что, дрянь, никак зельем Агнески намазалась?

И графиня засмеялась.

— Ах ты, шалава! — он хватает её за волосы, поворачивает к себе и заглядывает в глаза.

А Брунхильда глядит на него своими прекрасными глазами и продолжает смеяться, весело ей, распутной, и признаётся ещё нагло:

— Да вот… Решила попробовать на вас. Видно, и на вас, братец, Агнескино зелье ещё работает.

Шея у неё белая, её зубами искусать хочется, а с плеч её прекрасных свалилась ткань прозрачная, и губы её были рядом, вот они, целуйте, генерал, сколько хочется. Он и поцеловал, как тут было удержаться, а сам рукой полез красавице под округлившийся уже живот, а она и не против, трогайте, господин генерал, где вам хочется. Ну и тут он, уже не сдерживая себя, схватил красавицу в охапку, поволок к постели, уложил её на спину на самый край, а она вовсе и не против того, улыбалась томно, подбирала полы одежд да сгибала ноги в коленях, разводя их в стороны, открывая своё самое ценное для его глаз, предлагая ему: берите, дорогой братец, пользуйтесь, мой генерал, сколько хотите, и при этом ещё и шептала:

— Хочу, чтобы как в былые времена… Чтобы как тогда было…

Он сидел на пуфе возле зеркала, отдыхал, развалившись, а она сама, без служанки, меняла одежду, ничуть не стесняясь его, и говорила:

— Не знаю, что мне с поместьем делать.

— А что тут знать, первым делом приедешь — у управляющего проси книги записные, проси списки мужиков, списки собственности твоей.

— Так разве я в этом всём разберусь? Да и деньги мне нужны, а не книги со списками, — она уже надела нижнюю рубаху из батиста. Встала и спрашивала: — Как мне разобраться?

— Попроси у Кёршнера бухгалтера, чтобы с тобой поехал, он разберётся.

— Наверное, этому бухгалтеру платить придётся, а у меня и денег нет, — отвечала красавица.

— Да как же нет у тебя денег? — Волков удивлялся. — И двух месяцев не прошло, как я посылал тебе денег кучу.

Брунхильда села на кровать напротив него и махнула рукой: ой, да что вы там посылали, нет того давно.

— Куда ты их деваешь? — удивлялся кавалер. И тут до него дошло: — Тебе деньги опять нужны, и для этого ты зельем Агнес намазалась?

— Нет. Нет, — графиня качала головой, — зелье это для души, хотелось давно чего-то такого, огня под кожей хотелось, а от герцога устаю я, — и тут же добавила: — А денег вы мне всё равно дайте, у меня нет совсем. Хоть полтысячи дайте.

— Полтысячи! — он встал, начал поправлять свою одежду. — Да куда ты их деваешь-то? Куда в замке, ни за стол, ни за кров не платишь, ты тратишь столько денег?! Ты ведь ещё и у герцога берёшь.

— Ой, да что он там даёт, от щедрот своих выделил мне сто двадцать монет в месяц, смех, да и только.

Волков не стал напоминать графине фон Мален, что ещё не так давно она в кабаке в Рютте давала мужикам, купчишкам мелким да подёнщикам иметь себя за десять крейцеров, а теперь ей и сто двадцать талеров в месяц мало. А вместо этого сказал:

— Дам тебе полсотни монет на дорогу обратную и бухгалтера, но это после.

— А сейчас что? О чём говорить желаете?