Валерия Панина - Совсем не Золушка!. Трилогия (СИ)

- Промолчал, что, - по-прежнему неохотно отвечал тот, чувствуя, однако, ее настойчивость.

- Нет, ты ему прямо скажи, - дыша Адэйру в самые губы, продолжала действовать Лавена. - Что пусть сын сам решает. Мало ли, что девчонка в него влюбилась. Прошлое лето не дала парню дома толком побыть, таскалась за ним, как хвост за ящерицей...

Оборотень зарычал и заставил фаргу замолчать самым простым и надежным способом.

Через некоторое, весьма продолжительное, несмотря на четырех сыновей и семерых внуков, время, Лавена опять было приступила к мужу, но вдруг оба насторожились, прислушались...

Из открытого окна выскочили две рыси, одна повыше и помассивнее, вторая - посуше и поизящней, и помчались вверх по склону.

Сын с разорванной окровавленной спиной отступал от разъяренной рыси, глядя ей в глаза.

- Тише, Шела, тише, - говорил он негромко. - Ты придешь в себя и пожалеешь. Успокойся, девочка.

Рысь припала брюхом к земле, оскалила клыки и прыгнула. Лавена сбила ее на лету, прижала всем телом к хвое, не давая перевернуться на спину и атаковать задними лапами - смертельным оружием их рода, прикусила загривок.

К фаргам метнулись оборотни, к счастью, на двух ногах, растащили. Обе перекинулись, старшая оказалась в ночной рубашке на тонких бретельках и с разрезами до неприличия, а младшая - голышом. Мать бросилась к Ардену, тот отстранил ее, пошел к дому.

Шела, шипя как кошка, и ругаясь, как рю Вилль в матросской юности, вырывалась из рук отца. Лавена подошла, коротко и резко ударила ее по лицу. Девчонка сникла и заплакала.

- Неси ее в дом, Одхан, - распорядилась хозяйка. Гость заинтересованно окинул ее красноречивым взглядом.

Адэйр заметил и зарычал не хуже Шелы.

- Уймитесь, оба, - отворачиваясь и догоняя Ардена, приказала фарга.

К тому моменту, как напившаяся Лавеновой мятной настойки зареванная Шела уснула, мать осторожно смыла Ардену подсохшую кровь, зашила особо глубокие раны шелковой нитью и намазала спину бальзамом.

Трое мужчин и женщина сидели вокруг стола.

- Одхан, я никогда ничего ей не обещал, - устало говорил Арден, глядя тому в глаза. - Еще два лета назад, когда заметил, что у нее.., что она влюбляется, перестал бывать у вас. Не оставался с ней наедине, когда она у нас гостила. Что я, не понимал, что поддайся я... мне пришлось бы дать ей слово? Я учился еще, - Арден внезапно вспыхнул, повысил голос, но сделал над собой усилие и успокоился.

- Да я тебя не виню, сынок, - заговорил Одхан горячо. - Но теперь-то ты офицер, тебе и жениться можно, - закончил он, глядя на родителей с надеждой на одобрение. - Может, попробуете?

- Нет, Одхан. Я люблю другую и дал слово, - твердо ответил Арден. Родители переглянулись.

Одхан встал, сжал кулаки. Адэйр тоже поднялся.

- Одхан, не пори горячку, - в голосе вожака была сила. - Шела красивая молодая фарга, на моем сыне Тикрей клином не сошелся.

- Я требую поединка за честь дочери!

- Нет, спаси Пресветлая! Фарга к оборотню клинья подбивает, ее отец за моего сына сватается! Мне ему юбку сшить, по-вашему? Да еще обижаются! Поединок! Вон из моего дома! Адэйр!

Одхан опустил плечи, наклонил голову.

- Прости, госпожа! И ты, Адэйр!

- Ладно, будет. Утром поедете. Ступай, - приказал вожак. - И ты ложись, сын.

- Нет уж! Пусть сначала расскажет, в кого он там влюбился и слово дал!

Арден вздохнул.

- Мама, давай утром? Поздно уже...

- И правда, Лавена. Давай до утра...

- Хочешь спать - спи. А мы с сыном поговорим.

- Мам, я есть хочу, - совсем по-мальчишески пожаловался Арден.

Они сидели в темной кухне, освещаемой только лунным светом. Арден жевал и рассказывал, Лавена, прислонившись к мужу, только слушала. Отец изредка задавал вопросы, хмыкал жене в макушку.

Арден наконец доел, зевнул во всю пасть и ушел отсыпаться. Родители еще посидели.

- Тринадцать лет, да видеться не будут... А он ведь правда думает, что связан... Шесть лет терпеть...

-Нет. Больше трех лет не дотерпят. Моя порода!

- Ой ли? - Лавена повела бровью.

Засыпая на рассвете, она еще успела ему прошептать: 'Надо съездить в Вишенрог, поглядеть невестку-то...', услышать сердитое: 'Угомонись, фарга!' и мстительно куснуть мужа за плечо.

Глава двадцать первая, о неблагородном поведении.

Всякий знает, что ночная кукушка дневную перекукует. Разве ж уважающая себя фарга хуже какой-то там птицы? Поэтому не следует удивляться, что перед Военным университетом остановилась карета, из нее вышел русоволосый оборотень и подал руку улыбающейся спутнице.