Андрей Мартьянов - Тень Императора

Жалко было расставаться Наню с предпоследней стрелой и все ж таки натянул он тетиву, прицелился и пригвоздил ею змею к дереву. Поглядел, как голубка, радостно воркуя, в гнездо к деткам своим опустилась, и побрел дальше. Высоко стрела его в ствол вонзилась, не достать ему её, не выдержат Наня тонкие ветви.

Долго ли коротко ли шел путник, но вот сумерки начали сгущаться, и пришлось ему заночевать у подножия холма, на котором стояло заброшенное святилище - все, что осталось от большого и богатого селения. Закутавшись в плащ, заснул он, и приснился ему скверный сон: будто кто-то душит его. С криком открыл он глаза и понял, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Громадный змей опутал его своими кольцами, а сидящая на соседнем дереве голубка напрасно кричала, стараясь предупредить Наня о смертельной опасности.

- О Великий Дух, - едва шевеля губами, прохрипел несчастный, - за что наслал ты на меня этого ужасного змея?

- Я выследил тебя и умертвлю за то, что ты убил мою жену! - ответил ему змей человеческим голосом.

- Ну что ж, поделом мне, - промолвил Нань и, закрыв глаза, приготовился к смерти, но тут змей, вместо того чтобы сжать свои страшные кольца, неожиданно распустил их и прошипел:

- Я должен тебя убить, но помилую, если выполнишь ты мое условие. Был я некогда злым и жестоким человеком. За это Великий Дух после смерти моей заключил мою душу в тело гигантского змея. Много столетий томится она в змеином теле, и суждено ей пребывать в нем до тех пор, пока в полночь не зазвонит ради меня храмовый колокол. Если хочешь сохранить жизнь, поспеши ударить в него, ибо времени до полуночи осталось мало.

Страх за себя и жалость к тому, кто столь страшно принужден был расплачиваться за совершенные злодеяния, заставили Наня пообещать змею, что он позвонит в колокол высящегося на холме храма. Едва освободившись от опутывавших его колец, он со всех ног бросился к древнему святилищу и, к ужасу своему, обнаружил, что ведущая на вершину деревянная лестница давно сгнила и обрушилась. В отчаянии Нань попытался вскарабкаться на колокольню по выщербленным от времени каменным стенам храма, но сорвался, не поднявшись и на десяток локтей. Снова и снова принимался он взбираться по каменным блокам, но тщетны были его усилия. А змей гневно шипел за его спиной, и жалобно вскрикивала кружившая над храмом голубка.

И тогда Нань вспомнил, что у него осталась ещё в колчане стрела. Одна-единственная, последняя. Обрадовавшись, он решил, что колокол зазвонит, если попасть в него железным наконечником. Пусть тихо, но зазвонит! Вскинув лук, Нань натянул тетиву, прицелился и метнул стрелу в колокол.

Змей замер, замер человек, и замолкла кружившая над храмом голубка. Густо прогудела тетива, свистнула стрела, но колокол не издал ни звука. То ли от волнения, то ли из-за темноты промахнулся Нань. А змей за его спиной разинул пасть и яростно прошипел:

- Наступила полночь. Человек, готовься к смерти!

Бросился он на несчастного Наня, и в тот же миг где-то высоко-высоко, тонко, чуть слышно, коротко пропел свою светлую песню храмовый колокол.

И тотчас же с радостным возгласом исчез гигантский змей. Истаял, словно туман под жаркими солнечными лучами. Со вздохом облегчения опустился Нань на землю у подножия святилища, недоумевая, почему же зазвонил колокол. И долго бы пришлось ему гадать, если бы выглянувшая из-за туч луна не осветила лежащую подле его ног голубку с разбитой грудью. Тогда-то и догадался он, кто избавил его от неминуемой смерти, кто ценой собственной жизни заставил ровно в полночь запеть колокол старого храма...

Воцарившуюся у костра тишину нарушил Жилоиз, сырым голосом произнесший:

- Здорово горазд врать, аррант! Выдавил-таки слезу, негодяй!

С тех пор как возглавляемый Газахларом отряд миновал пригороды Мванааке, Эвриху казалось, как это часто случалось и прежде, что он вступил в новый период жизни, подведя под старым толстую жирную черту. Ощущение было приятным - такой же обновленной, вероятно, чувствует себя сменившая кожу змея. Длилась, однако, эта иллюзия недолго и нынешним утром окончательно развеялась. Причин тому было несколько, но все пустяковые, а вот поди ж ты - и тех оказалось достаточно, чтобы сердце защемило от тревожного непокоя.

Началось все с того, что проснулся он ранним утром в жарком поту, со слезами на глазах и неподъемной тяжестью на душе. Эврих редко помнил привидевшиеся ему сны, этот же продолжал стоять перед его внутренним взором даже после того, как он окунулся в прохладные воды Уллы и, разбудив Тартунга, попрыгал с мечом в руках, дабы освежить в памяти подзабывшиеся приемы и обучить юнца обращению с новым для него видом оружия. Купание и упражнения со специально вырезанными для этой цели деревянными мечами лишь чуть-чуть пригасили невесть с чего всплывшие из небытия картины сражения, происшедшего едва ли не два года назад, далеко-далеко, на границе Вечной Степи...