Жаклин Кэри - Стрела Кушиэля. Битва за трон

А вот сколько раз я наполняла кубок Селига, сосчитать было нетрудно, потому что он почти не пил. Остальные скальды, конечно, перепились, и он им это позволил, но сам Вальдемар Селиг оставался трезвым. Я наблюдала за его расчетливыми глазами и видела, как он следил за вождями. Днем они показались ему в лучшем виде, вечером же, бражничая, раскрыли свои истинные натуры, и он получил возможность, слушая пьяные языки, доподлинно узнать, что было в трезвых умах. От повадки Селига меня пробирала дрожь.

Также я заметила, что он следил и за мной. Без каких-либо знаков одобрения с его стороны я чувствовала, что ему нравилась моя ангелийская манера прислуживать: полотняная салфетка, которую я держала под донышком кувшина, умение подойти со сподручной стороны и правильное положение рук, когда я наливала мед, – тысяча и одна мелочь, которым меня обучили при Дворе Ночи, где ценились грациозность и ненавязчивость. Эти мелочи ничего не значили для других скальдов, которые тянули ко мне свои кубки и навряд ли заметили бы, пролей я мед мимо цели, но Вальдемар Селиг сумел оценить мои умения.

Жослену он тоже приказал присутствовать на пиру, и тот занял традиционную позицию кассилианского телохранителя: застыл в трех шагах за левым плечом подзащитного, держа расслабленные ладони на рукоятках кинжалов. Наверное, Селиг уже расспросил, как это должно выглядеть. И принял меры предосторожности: сам-то он почти не оглядывался на Жослена, а вот два Белых Брата пристально наблюдали за чужаком. «Ему по вкусу наши традиции, – подумала я. – Он станет королем, но эти грубые пропойцы не годятся для королевства, которым он хотел бы править». Я вспомнила о родине, и кровь в жилах похолодела.

В ту ночь не велось разговоров о причине всеобщего собрания, застольники увлеклись похвальбой и рассказами о былых свершениях. Два вождя, суэв и гамбривиец, сцепились из-за давней кровной вражды и вскоре обнажили мечи. Пьяные перевозбужденные скальды очистили площадку для боя. Я увидела среди них и Гюнтера, который выкрикнул ставку, положив начало многим таким возгласам.

Но Вальдемар Селиг, громко ударив кубком по столу, заставил всех замолчать.

– Вы кто? Мужчины? – с яростно пылающими глазами спросил он в полной тишине. – Или псы, дерущиеся за кость? В моем доме есть правило. Любой, кто таит обиду, может прийти с ней ко мне. И любой, кто хочет разрешить спор оружием, должен будет сразиться со мной. Вы этого хотите? Ты, Ларс Хогнисон? Ты, Эрлинг Быстрый? Желаете сразиться со мной, а? – Скальды забормотали, переступая с ноги на ногу, похожие на двух мальчишек, которых взрослый застал дерущимися и пристыдил. – Нет? Хорошо. Тогда помиритесь и ведите себя, как надлежит братьям.

Струны в душах скальдов весьма отзывчивы. Двое мужчин, минуту назад готовых вырвать друг другу глотки, по-дружески обнялись.

– Хорошо, – тихо одобрил Вальдемар Селиг, вставая и будто заполняя зал своей мощью. – Все вы здесь, – обратился он к вождям, – потому что возглавляете свои селения и умеете вести за собой людей по избранному пути. А раз так, то вы не можете не понимать, как важно для скальдов сплотиться, оставив позади давнишние склоки. Если вы хотите и дальше сохранить власть над своими людьми, учитесь объединяться, а не разделяться. Разделенные, мы лишь стаи псов, грызущиеся на псарне из-за костей. Вместе же мы составим самый могучий из народов!

Варвары разразились восторженными криками, но Вальдемар Селиг был слишком умен, чтобы почивать на лаврах.

– Ты, – он указал на Гюнтера, – Арнлаугсон из племени марсов. Не твой ли голос я слышал выкрикивающим ставку?

Гюнтеру хватило ума принять смущенный вид.

– Я впал в азарт, Благословенный, – пробормотал он. – Небось ты тоже давал себе волю, чтобы немного согреться холодной зимой.

– Если человек для сугрева делает ставки на собачьи бои, – спокойно ответил Вальдемар, – как думаешь, сколько собак с его псарни доживет до весны? – Он сел и закатал свой правый рукав, обнажив сильную руку. – Ставка – это вызов, Гюнтер Арнлаугсон. Ты гость в моем чертоге, и раз тебе неймется с кем-нибудь схватиться, я готов тебя потешить. Что же ты поставишь? Может, тот камень, что сверкает на твоей шее? Тоже ангелийский трофей, я не ошибся?

Пойманный на горячем, Гюнтер покосился на меня. Я не удержалась от жалости к нему: проклятый бриллиант Мелисанды всем приносил одни беды.

– Тебе приглянулся этот камень? – задыхаясь, прохрипел Гюнтер, снимая шнурок с бриллиантом и протягивая Селигу. – Тогда он твой!