Ника Фрозен: Сказки Старого Фонаря

Эрнеста молчала.

Зажмурившись от страха, Верена поплевала через плечо и шепотом произнесла длинные, сложные слова.

***

Он сидел на грязной сырой палубе и кожей ощущал эту пронзительно – звенящую, вязкую тишину. Нет, это уже не пугало его, за многие века одиночества он привык, и теперь просто сидел, уставившись на старый, ржавый, давно уже не указывающий направление компас.

Да, когда-то настолько давно, что ему казалось, это было не с ним, был животный, панический страх, и казалось, стоит только на секунду отпустить штурвал, позволить кораблю побыть мгновение в свободном плаванье – и ты уже навсегда потеряешь курс, останешься в этом безмолвном пространстве.

И тогда он довел себя до отчаяния, до потери сознания стоя перед штурвалом и глядя на мертвые отныне приборы. А когда очнулся, то четкая, оформленная мысль пробилась сквозь наступающее безумие: этому миру не нужны твои усилия, и кораблю все равно, стоишь ли ты за штурвалом, ведь им управляешь не ты.

Потом, позже, он стал понимать, что так быстро приводило его к безумию.

Тишина.

Не было скрипа мачт и звуков перекатывающихся под килем воды, и паруса, трепыхаясь на ветру, бесшумно шевелились.

И тогда он закричал.

Но не услышал ни звука.

За века этого немого, бесшумного плаванья по черно-синей ровной глади, на которой никогда не бывает шторма, за века, проведенные в безмолвии, он десятки раз сходил с ума, и десятки раз находил в себе силы сохранить рассудок. Он придумывал себе развлечения и обязанности: устанавливал вахты и праздники, иногда – пытался найти линию горизонта, распознать грань слияния моря и неба, но уловить хрупкую, мерцающее – хрустальную линию почти никогда не удавалось.

Но иногда, как сегодня, надежда покидала его, и он опускался на залитую соленой водой палубу, и бездумно смотрел на компас.

Сегодня он думал, что снова на грани безумия.

Оттого, что стрелка компаса задрожала, а потом вполне уверено показала направление.

И он услышал едва различимый шорох волны.

"Неужели я возвращаюсь?" – подумал Хардвин и, боясь этой мысли, еще раз взглянул на компас. Сомнения не было – стрелка ожила и была готова вывести его домой.

Все еще боясь поверить в реальность происходящего, он побежал в каюту, чтобы взять карты, и через какой-то час капитан уже знал, что до родного Города ему плыть всего лишь неделю, если не будет шторма.

Хардвину было тяжело, но его гнала вперед надежда увидеть родные берега. Пусть, пусть он провел почти вечность в этом страшном месте, пусть ему предстоит в одиночку управляться с кораблем – команда исчезла в тот самый миг, когда приборы отказались работать, главное – домой.

На следующий день капитан впервые за прошедшие века увидел восход солнца. Его глаза, отвыкшие от яркого света, слезились, но ни на минуту он не оставлял штурвал, и, сквозь слезы и резь в глазах видя синее небо, он наконец поверил, что не спит.

Когда на закате шестого дня вдали показался берег, у него от счастья закружилась голова.

***

Эрнеста приходила теперь каждый день, и они с Вереной ждали. Эрнеста надеялась, что вернувшийся Хардвин сможет найти дорогу к дому Верены, ведь давным – давно, в той, потерянной для них обоих жизни, он столько раз приходил сюда в гости к Эрнесте. Как давно это было! Но надежда умирает последней, как известно, и им ничего не оставалось, кроме как ждать.

Ночами Верена дремала, крепкий сон не шел и она находилась на грани сна и яви, а Эрнеста стояла у окна и не сводила взгляда с ворот. Ждали они и днем, и Верене, занимавшейся своими делами или слушавшей урок, постоянно мерещился стук дверного молотка.

Поначалу веселая, как никогда, Эрнеста с каждым днем становилась все мрачнее.

-Наверное, все зря, – на пятый день она была уже сама не своя, – наверное, это призрак надежды, такой же нереальный и невесомый, как и я.

Верена успокаивала свою подругу, как могла, но сама уже тоже не верила в то, что старое заклинание могло сработать в таких неопытных руках. И порой, оставаясь одна, она корила себя за то, что дала Эрнесте надежду.

-Наверное, нужно обладать какой-то силой, чтобы пользоваться всем этим, – размышляла она, – иначе все были бы колдунами.

***

Хардвин пришвартовался ночью, когда лунный свет уже прочертил серебряный путь на темных волнах. Потрепанный корабль во тьме ничем не выделялся среди новых, щегольских судов, и, никем незамеченный, бросил якорь у пристани.