Яцек Пекара - Пламя и крест. Том 1.

На низкой стеночке перед домом сидела нежно обнимающаяся пара, юноша осторожно выбирал вшей из золотых волос возлюбленной, густыми кудрями спадающих аж на лопатки. Они глядели на друг друга с таким большим чувством, что у Ловефелла, несмотря на то, что он не принадлежал к сентиментальным натурам, стало теплее на сердце. Он присел напротив них, рядом с лотком с фруктами. Добродушно выглядящий продавец бросил ему прямо в руки спелое яблоко.

– На здоровье, господин! – Крикнул он.

Ловефелл поблагодарил его с улыбкой и, поворачивая плод в пальцах, погрузился в размышления. Выяснение тайны происхождения Мордимера привело его дальше, чем он мог того ожидать, и, честно говоря, гораздо дальше, чем он того хотел. И что он должен был со всем этим делать? Да, он теперь знал, кем была мать Мордимера, и от кого мальчик унаследовал силу. Но остальные нити оборвались. Прекрасная Катерина была вне досягаемости его власти, и даже допытываться о ней в Амшиласе могло быть опасно. Старая ведьма, называющая его Нарсесом, умерла, раскрыв, правда, тайну, но раскрытие этой тайны несло с собой секрет ещё больший. Да и можно ли было верить её словам? Не был ли её мозг уже затуманен старостью и безумием? И не создала ли она эту историю только в собственном воображении? «Хотя, ведь она знала меня», – подумал Ловефелл. – «Она знала, кем я был, и она знала, что я мог делать». – «Танцевал среди пламени ада», вспомнил он её слова. И вспомнил сидящую на золотом кресле фигуру в красных одеждах и короне с рубинами. Между пальцами фигуры змеились язычки пламени. Он знал, что в этом изображении узнаёт самого себя давности... Десятков лет? Веков? Рядом с престолом на медленном огне сжигали человека, а его боль носилась багряным облаком, которое окутывало Нарсеса, и которое тот же Нарсес поглощал, словно спасительный эликсир. Ловефелл вздохнул и отстранил от себя память минувших дней. Давным-давно, ещё в казематах Амшиласа, он смирился с призраками прошлого. Смирился, возненавидел их и победил. – «Я не Нарсесс», – подумал он. – «Я»...

– Арнольд Ловефелл, я полагаю? – Произнёс кто-то дружеским тоном.

Инквизитор развернулся, чтобы увидеть, кто к нему обратился. Он увидел весьма обрюзгшего мужчину с пухлым спокойным лицом и в глазами, словно очищенные от скорлупы яйца. Он не помнил, чтобы когда-либо его видел, и одновременно был уверен, что подобного человека никогда бы не забыл.

– Чем могу служить? – Спросил он с деловой вежливостью.

– Ничем, дорогой мастер, ничем. – Толстяк замахал руками. Его пальцы были как сардельки, и на каждом из них огромные кольца сверкали глазками драгоценных камней. – Вернее, сущим пустяком, даже не стоящим вашего внимания.

– Слушаю вас внимательно.

Ловефеллу что-то не понравилось в этом человеке. Толстяк выглядел наполовину смешно, наполовину жалко, но инквизитор был слишком большим знатоком человеческих душ, чтобы дать одурачить себя этим образом. И увидел в толстяке того, кем он был на самом деле: опасного, безжалостного человека, которому не стоит становиться на пути. Мужчина засмеялся.

– У вас острый глаз, господин Ловефелл, – сказал он с одобрением. – Это хорошо о вас говорит, хорошо. Позвольте мне представиться. Я Мариус ван Бохенвальд, и я решил, что пришло время, чтобы я встретился с вами, ибо оба мы несём в сердцах жар истинной веры.

«Я попал в беду», – уныло подумал Ловефелл, но лишь вежливо склонил голову.

– Не беспокойтесь, дорогой мастер, в связи с моим присутствием, ибо я пришёл как друг, а может, и для того, чтобы разъяснить вам некоторые вопросы, которые от вас до сих пор скрывали.

– Упаси Боже, чтобы я принуждал вас к каким-либо откровениям, – ответил инквизитор, понимая одновременно с произнесёнными словами, что перед ним стоит человек, которого никоим образом нельзя было бы принудить к чему бы то ни было.

Мариус ван Бохенвальд искренне улыбнулся.

– Мне известен ваш интерес к одной женщине, и я пришёл объяснить вам, что это дело не стоит ни вашего времени, ни вашего внимания.

– С полным смирением принимаю этот совет, – ответил Ловефелл. – И не промедлю ему последовать.

– Меня это очень радует. – Ван Бохенвальд, очевидно, хотел кивнуть, но подбородок помешал ему это сделать. – Так же, как меня радует ваш интерес к одному мальчику, за начинаниями которого мы наблюдаем с далеко простирающейся доброжелательностью.

«Сейчас будет какое-нибудь «но»», – подумал Ловефелл.