Дмитрий Суслин - Царевич Ваня и Серый Волк

И Хазария рассказала царице обо всем, что нам с вами уже известно.

– Что же мне делать? – со стоном и плачем воскликнула Забава. – Посоветуй, Хазария! Научи!

– Теперь я и не знаю, что делать. Все уже сделано.

– Давай изведем Поляну с мальчишкой ее. Никакого яда не пожалею. Полно зелья в твоей сумке, Хазария.

– Раньше надо было их губить. Раньше. Теперь защитник у них есть. Великий защитник. Царь Дубрав. Коли дознается, сразу наши головы с плеч полетят. – Хазария стала думать. – Прямо их не погубишь, пока царь за их спинами стоит. А коли так, то его убрать и надобно.

– Кого? Дубрава?

– Да.

– Да ты что? – Забава даже побелела от ужаса, когда до нее дошло сказанное Хазарией. – Свихнулась, старая?

– Мое дело совет дать, твое им воспользоваться. Не хочешь, не слушай. Не желаешь, не делай. Только слышу я свист стрелы степной в грудь Ратмира направленной, да вижу темную хладную воду, в которую лодья Ратибора, врезавшись в гору ледяную, уходит.

– Говори, Хазария, говори! – воскликнула, хватаясь за сердце, Забава. – Все сделаю, все, что посоветуешь.

Погладила ее по голове Хазария и улыбнулась ласково:

– А тебе ничего делать не надобно, дитятко ты мое, я сама все сделаю.

– И яд сама найдешь, зелье страшное?

– Нет, ядом Дубрава не свалишь. Этот дуб никакого яда не боится. Его только чарами злыми одолеть можно. Колдовством черноморским, заклинаниями хазарскими, древними хуннами оставленными. Для тебя я сама все сделаю. Свалим мы этот дуб, а потом ты письмом сыновей из похода вернешь. И им скажешь, что отца их Поляна извела колдовством из глухих Муромских лесов принесенным. И казнят они и Поляну и Ваньку ейного по закону праведному по Правде Царской, и пособника ихнего Брадомира тоже, беса старого. Одним ударом от всех врагов избавимся. И после царствовать станут Ратмир и Ратибор, а ты над ними царицей будешь. Над ними и над всем царством Дубравовым.

Так шептала царице Хазария, колдунья старая, ведьма злая и коварная. И глаза ее горели при этом желтым светом, как у филина. И сгустились черные тучи над теремами царскими, да над Князьгородом белобашенным.

Но никто этого не видел, потому что все веселились, и царский пир был в самом разгаре. А как же иначе. Целую неделю будет гулять Князьгород, отмечая возвращение царя Дубрава из тяжелого похода. Двенадцать лет не видела столица своего царя. Не посещал он ее, только гонцов с указами присылал, а сам только и делал, что воевал да бился во славу государства своего. То с одним государем, то с другим, то на юге с ордами дикими, то на севере с ледоморами свирепыми, то на востоке с конниками легкими и стремительными, то на западе с рыцарями в латы тяжелые закованными да крестами черными увенчанными. В столицу заглянуть все недосуг. Только в города торговые, что на окраинах царства расположены и видели за эти годы царя своего державного. И вот теперь праздник великий гремел над Князьгородом.

А царь сидел за главным столом высоким и разговаривал с сыном, по правую руку от него сидевшим.

– Ну, рассказывай, сыне, как ты живешь, что любишь, что умеешь, чем похвастать можешь, а чего скрыть хотел бы. Все говори. От царя скрывать ничего нельзя. Царь, это Бог земной, заменяющий на земле царя небесного.

А царевич Ваня смотрит на отца и от восторга сказать ничего не может. Только улыбается, да глазами моргает. Царь даже встревожился:

– Уж не дурачок ли ты, дитятко?

– Нет, царь, – обиделся Ваня, – я не дурачок. И даже грамоту разумею. Меня к дьяку Ануфрию Брадомир Вольгердович приставил, вот он и выучил.

– Вот как, так ты грамотный?

– Ага. И не только по-нашему, но и романскому и греческому языкам обучен, читать могу и на наши слова перекладывать. Только разговаривать не умею.

У царя даже глаза на лоб полезли от удивления.

– И сколько же розог истратил на тебя дьяк, прежде чем тебя всему этому выучить?

– А нисколько! – гордо ответил Ваня. – Ни разу он меня не высек.

– Это почему же? – улыбнулся Дубрав. – Или гнева твоего испугался. Обещался ты его повесить, когда царевичем станешь?

– Вовсе нет. Просто учился хорошо вот и все. Дьяк Ануфрий только дураков сечет, да лодырей.

– А ты не дурак и не лодырь.

– Выходит что так.

Царь вовсе развеселился.

– Ай да Ваня! – воскликнул. – Ай да молодец! Утешил сердце отцовское, тем, что в науках преуспел. Время и впрямь настает такое, что науки книжные полезнее, чем умение ратные. Державу то мы расширили, пора теперь ее вровень с иноземными государствами поднимать, а это без знаний да ума острого не сделаешь. Но что-то я спать захотел. Пусть народ празднует, а мне на покой пора. Чай я не железный, хоть дубом и зовусь, а все ж глаза закрываются. Вот жизнь мирная, сразу богатыря расслабила, мягче хлебного мякиша сделала. Проводи-ка меня до покоев моих, Ванюша, Окажи уважение.