Но недавно Софи поняла, что думать все равно надо. И не только о завтрашнем, но и о послезавтрашнем тоже. В доме уже не осталось ничего на продажу, а розы не могут цвести круглый год...
Когда Валет еще не был валетом, он был солдатиком, девяткой. До того еще полгода ходил семеркой или, как в колоде говорили, свояком. Но шутом-шестеркой Валет не был никогда.
А вот Шут дожил шутом до двадцати и, похоже, останется им до конца жизни.
- Манон, крошка моя! - надрывался он под закрытыми окнами. - Лапушка! Кисонька! Рыбка!
Первые зеваки, привлеченные этими выкриками, останавливались и с улыбкой посматривали на встрепанного парня в яркой красной рубахе, заправленной в широкие, заплатанные на коленке, штаны, и щегольских лакированных штиблетах. Польщенный их вниманием, Шут пригладил торчащие во все стороны льняные волосы и воодушевленно продолжил:
- Манон, малышка! Хватит дуться! Не верь тому, что говорят: я никогда тебе не изменял, любимая!
В ответ на это заявление оконце над мастерской точильщика отворилось, и на мостовую полетел горшок с геранью.
- Ну может лишь раз! - поспешно признал проворно отскочивший в сторону белобрысый. - С Лизеттой. Но я тогда был пьян, крошка моя, почти ничего не помню. Это же не считается? - спросил он с надеждой.
Вслед за цветочным горшком отправилась старая жестяная лампа.
- А, так ты имела в виду не Лизетту!
Заинтересованных прибавилось.
- Если ты о Катрин, то это было еще до тебя, милая. Мы давно расстались!
Со звоном разбившаяся у ног пустая бутыль освежила память незадачливого любовника.
- Мы расстались, Манон! Честно. Но, возможно, я пару раз забывал об этом. Ты же знаешь, какой я рассеянный, крошка? Разве можно считать это изменой?
Кто-то хихикнул, ожидая очередного "подарка" от разгневанной красотки, но той стало жалко разбрасываться и без того скудным имуществом, и она соизволила выглянуть самолично. На узкий подоконник тяжело легла пышная грудь, надолго приковавшая к себе взгляды зевак, и лишь вдоволь налюбовавшись на выпирающие из тесного лифа округлости, размерами не уступавшие продаваемым неподалеку дыням, те обращались взглядами к пылающему праведным гневом лицу, несмотря на обозначившийся второй подбородок и пухлые щеки, довольно милому.
- Крошка моя! - радостно выдохнул Шут.
- Кобель! - сердито взвизгнула "крошка". - Все-то у тебя не считается! Ни Лизетта, ни Катрина. Жюли тоже?
- Эта - тем более! - храбро заявил парень.
- Почему? - заинтересовалась Манон.
- Мне не понравилось! - сообщил Шут во всеуслышание.
Валет втиснулся в уже немаленькую толпу случайных свидетелей семейной размолвки. Задел кого-то плечом, извинился. Кому-то наступил на ногу, но на него только шикнули беззлобно: спор влюбленных был куда интереснее неуклюжего мальчишки.
- Милая, ну впусти меня, - умолял белобрысый.
- И не подумаю! Видеть тебя не хочу!
- А ты не видь, лапушка. Закрой глазки и открой дверь.
- Убирайся!
- Но где же мне жить, кисонька?
- Где угодно, только не у меня! Пусть девки, что тебя ублажают, теперь еще тебя и кормят!
- Они кормят, рыбонька... Но жить-то мне где?
После такого Манон расщедрилась на еще один цветочный горшок.
- Значит, все кончено? - с тоской спросил Шут.
Зевак занимал тот же вопрос, но толстушка не снизошла до ответа.
- Ты разбиваешь мне сердце, Манон! - трагично возрыдал отвергнутый гуляка. - Может, ты дашь мне хоть что-нибудь на память о нашей любви? Хотя бы... Хотя бы одну из своих юбок. Я сооружу себе шатер, чтобы не спать под открытым небом...
Дальше Валет не слушал. Выбрался из толпы, негромко насвистывая, прошел вдоль рыночных рядов и свернул в пустой переулок.
Шут был плохим вором, правду сказать, он вообще вором не был и к колоде прибился то ли по недоразумению, то ли потому, что среди слободских так принято, но он был очень хорошим шутом, его представления неизменно собирали зрителей. А Валет не стал бы валетом к своим годам, если бы не ловкие пальцы и умение оставаться незаметным, даже будучи на виду. Каждый был талантлив по-своему, и когда доводилось работать в паре, добычу всегда делили поровну.
- Тьен, погоди! - белобрысый нагнал приятеля уже у реки. - Ну, как сегодня?
- Нормально.
Улов Валет скинул сидевшему на перекрестке Речной и Почтовой нищему. Таскать все с собой было небезопасно: жандармы в слободе прикормленные, но случалось, стопорили кого-нибудь из колоды - надо же было показать, что не зря форму носят. В кармане осталось лишь несколько монет, купить чего-нибудь перекусить, да портсигар.
Читать дальше