Ольга Мяхар - Ангел

– Как?

– Просто. – Ангел мрачно улыбается. – Надо всего лишь предложить ей что-то более ценное, чего у нее еще нет в коллекции.

Лорд не отвечает, ожидая продолжения, и ангел послушно говорит, подойдя к окну и глядя на льющий за шторами дождь. Как символично!

– Отдай ей души тех, кого ты убил сегодня, и возможно, она согласится.

– Души? – Никаких эмоций в голосе.

Ангел сжимает зубы, но объясняет, вместо того чтобы убить его здесь и сейчас просто за то, чем он стал.

– Ты взял их себе, пусть и не зная того. Ты поглощал магию вместе с душами, и теперь твоя сила даже превышает мощь бывшего короля нижнего мира.

– Как мне увидеть ее?

Ангел смеется, уткнувшись лбом в холодное стекло и сжимая руки в кулаки.

– Как увидеться со смертью? Очень просто, надо всего лишь умереть.

Движение воздуха у его плеча. Мгновенно обернувшись, он встречается лицом к лицу с тем, кого научился бояться.

– Тогда убей меня. Сейчас. – Он улыбается. У него появилась цель, и ангел с дрожью осознает, что тот может натворить со своей силой, если они не смогут вернуть Ирлин.

Меч света врезается в его грудь, пронзая сердце и прожигая быстро чернеющую кровь. И снова он улыбается так, что кровь застывает в жилах.

– Спасибо.

– Не за что, – усмехается ангел, поворачивая в ране меч.

Тишина и покой баюкают меня. Здесь нет боли, нет обид и клятв. Нет ничего.

Смерть шепчет мне сотни колыбельных, забирая слезы вместе с воспоминаниями и щедро одаряя забвением.

Спасибо.

Сознание все глубже и глубже погружается в океан тьмы. Воспоминаний почти не осталось. Отдаю ей последние.

Сон. Ося. Вася. Лис.

Дик…

Дик.

С ним не хочется расставаться больше всего, будто меня все еще держит что-то, не пускает, не дает его образу уйти.

Почему?

Еще три минуты потерпи.

Хорошо. Я подожду еще три минуты, хоть уже и не помню, что они значат для меня и почему… почему мне так грустно расставаться с каждой уходящей секундой куда-то спешащего времени.

Но… я подожду.

Полотно смерти вздрагивает, покой и тишина разбиваются на тысячи мелких осколков, а меня куда-то швыряет, будто что-то сильное и злое, крепко вцепившись, пытается вытащить меня отсюда.

Крика не слышно, отбиваться нечем, но смерть слышит меня и в ярости наносит ответный удар.

Хватка ослабевает, но не пропадает. Теперь меня не выдирают, а просто не дают уйти к ней, обратно к ней!

Договор.

Что?

Души.

Какие? Мне страшно, я не хочу…

Смерть на резных плитах дворца, тело ангела с обрубками крыльев.

Я рвусь обратно, пытаясь кричать и плакать, но не умея ни того ни другого. А смерть… внезапно оставляет меня, отдавая тому, кто заключил с пей договор. И ни одна боль в целом мире не заглушит ту, что породило это предательство.

Я еще вернусь за собой. Поверь.

Не верю. Ни шепоту, ни словам, ни теплу. Ничему! Не верю…

Кровать. Совенок на груди. Дробь дождя, стучащегося в закрытые окна. Боль.

Я вернулась.

И он сидит рядом, сжимая мою холодную руку и внимательно вглядываясь в пустоту моих глаз.

– Ирлин, – тихо и как-то неуверенно говорит Оська, – Ирлин!!!

Дверь распахивается, в комнату врываются Лис и Сон. Недоверие и страх на их лицах тут же сменяются радостными улыбками и счастливыми криками.

Мне все равно. Болят лопатки, напоминая о том, что у меня больше нет крыльев, как нет и неба.

А еще меня предала собственная смерть!

…И последняя секунда с тихим шорохом освободила меня от данного когда-то обещания – хранить…

Шли дни, складывались в недели, те в месяцы. Я скользила по замку, словно призрак. Ни слова не сорвалось с моих губ с той роковой ночи. Оську я просто не могла видеть: слишком больно было понимать, что он может вернуться, а я – уже нет.

Все пытались сначала мне помочь, поговорить. Повар готовил мои самые любимые блюда, добрый доктор по три раза на дню слушал мое редко бьющееся сердце, а горничные завивали серебро волос в удивительно красивые прически.

Мне было все равно, я была чужая здесь. И даже в зеркале, как ни старалась, не могла узнать собственное отражение. Белую кожу пересекали черные полосы, доходящие до подбородка и захватывающие часть правой щеки. Мои глаза больше не сияли золотом и светом, они стали серебряными, как расплавленное серебро, окруженное ворохом белых ресниц. Даже моя походка изменилась раз и навсегда – я больше не парила над полом, словно невесомая фигурка, постоянно норовящая взлететь. Теперь я ходила, ощущая весь тот вес, что чувствует каждый, лишенный неба и крыльев. И это давило.