Генри Олди - Рука и зеркало

Инструмент доверчиво прижался к боку.

— Да, госпожа. Это переложенный для лютни хоральный прелюд «Aus der Tiefe rufe ich». Иначе «Из бездны взываю я к тебе». Я слышал, сей хорал исполняется в «дни покаяния». Здесь двумя темами сопоставляется земной, человеческий зов и ответ иных сфер…

— Болван! Оставь глупые разглагольствования! Исполнить сумеешь?

— Думаю, что да.

— А задом наперед?

— Вы шутите?

— Если мне захочется пошутить, я предупрежу заранее. Отвечай!

— Наверное…

— Ты уж постарайся, красавчик! Ты очень, очень постарайся… Если выгорит, оставлю жить. Мне личный виртуоз будет весьма кстати. Что губы жуешь? Думаешь: уцелею, мигом побегу с доносом? Полно, дружок! Кто святой хорал наизнанку выворачивал? Кто с геенной в тайном сговоре? Кого святая инквизиция за шкирку и в костерчик? Или пожизненное вкатят… Сообразил?

— Да, госпожа.

— Приступай!

Петер Сьлядек расчехлил лютню. Опустился на пол, устраивая «Капризную Госпожу» поудобнее. Ноты он примостил перед собой, выложив листки веером. Кружилась голова: должно быть, от пряной вони свечей. Гулко сопел барон Фридрих. Или кровь стучала в висках? На Ганса с внуком бродяга старался не смотреть. А еще очень старался не думать: что произойдет вскоре в испоганенной часовне? Это было легче легкого. Вообще не думать. Ни единой мыслишки. Ты уже умер, Петер Сьлядек. Ты взываешь из бездны. Или нет, наоборот: бездна взывает из тебя. Ты ведь знаешь, что не ошибешься ни в едином звуке. Правда?

Пальцы тронули струны.

Хорал двинулся из начала в конец, нарушая привычный ход бытия.

Ворочались тени в нефах. Отблески свечей толкались в зеркальце на алтаре. Бубнила невнятицу дама в черном. «Cantus firmus», «ведущий голос», идя в противоестественном направлении, звучал чуждо, туманя сознание. Вместо парения тема обретала вязкость, тянула к земле, ниже, ниже, в сырую, пронизанную корнями глубину, обрастая искаженными вскриками других голосов. Горбился молодой барон, опустив ладонь на рукоять меча. Сквозняк прошелся между собравшимися в часовне. Стылый, кладбищенский вздох. «Капризная госпожа» отдавалась музыке, словно девственница — сатане. Бормотание Черной Женщины взметнулось выше, затрепетало под сводами часовни. Алтарь дохнул в ответ струйками пара, сперва сизого, но быстро налившегося тьмой. От облака исходил явственный жар; там, внутри, билось, ища выхода, незримое пламя. Странным образом этот адский огонь заморозил тело лютниста: Петер лишь чудом продолжал играть. Кисти рук превратились в ледышки. Дернись невпопад — отломятся, упадут на плиты, брызнут сотней острых осколков…

Лютня надрывалась из последних сил. Призыв дамы в черном, казалось, сделался оборотнем, превратился в волчий вой — так стая идет по следу подранка. Темное облако застывало фигурой, еще расплывчатой, неясной; окаменел Ганс Эрзнер, закрыв собой безучастного ребенка. Только барон Фридрих со скучающим видом взирал на действо, ковыряя пальцем в ухе: похоже, вокальные упражнения колдуньи не прошли для него даром. Наконец барон зевнул. Он жаждал чудес и откровений, леденящих душу зрелищ и инфернальных картин, а больше — удачи, славы и могущества для себя лично. Пока что наблюдался откровенный балаган. Таких облаков мрака вам любой шарлатан за марку серебром целое небо нагонит…

С финальным аккордом мрак распался лоскутьями, впитавшись в пол.

У алтаря стоял демон. На львиных лапах. Огромный, косматый, с багрово-лоснящейся кожей, под которой бугрились чудовищные мышцы. Клыкастая пасть дышала смрадом, дюжина рогов украшала и без того массивную голову, а на дне четырех глаз-воронок горели смоляные огни.

— Ты, что ли? — без приязни рыкнул гость из ада, глядя на Черную Женщину. — Еще не окочурилась, сучара?

— Поговори мне! — в тоне ведьмы сверкнули нотки базарной склочницы. — Я тебя, тварь, переживу!

Демон мрачно буркнул:

— Хвалилася кума…

Фридрих фон Хорнберг почесал в затылке, сняв берет. И решил, что пора наконец выйти на сцену главному действующему лицу. Ему то есть. Молодой барон подбоченился, выступая вперед:

— Явись и служи, мятежный дух!

Мятежный дух покосился на крикуна левой парой глаз.

— Уже явился, дурында! Зенки протри…

— Явился, так работай! — шикнула на хама ведьма. — Знаешь, зачем звали?

— Чего там знать… Срок-то хоть какой?

— Пять дюжин.

— Обычных?

— Шиш тебе! Чертовых.

— А не облезете?!

— Закрой пасть! Твое дело — исполнять. Скажи спасибо, что не век вытребовали!