Андрей Чернецов: Девичьи игрушки

Ваня давно замыслил принести в церковь кочета. Слышал не единожды, как отец Семен говорил маменьке: «Хоть бы кто додумался пустить нам красного петуха. Авось тогда миряне бы расщедрились да соорудили белокаменную церковь заместо этих дров».

Вот парнишка и удумал услужить батюшке.

Сегодня, улучив минутку, когда за ним никто не присматривал, изловил птицу и сунул себе за пазуху, где кочеток и сидел, одуревший от испуга и духоты.

Сейчас, почувствовав себя на свободе, петух осмелел и, выждав, когда руки мальчика окончательно разжались, спрыгнул на пол. Нахохлившись, будто мужик с перепою, глупая птица двинулась прямо на блестящую иерейскую ризу.

Вокруг послышался ропот и охи.

Длинный старик в парике с интересом следил за кочетом, не забывая при этом набожно класть мелкие кресты.

Отец Семен продолжал свой праведный труд:

– Вонмем!

Петух, будучи по природе своей самым что ни на есть безбожником, меж тем вплотную приблизился к слуге Господню, распластал крылья и, высоко подпрыгнув, приложился клювом к пышному заду священнослужителя.

Отец Семен от неожиданности присел и повернул к прихожанам перепуганное лицо. В народе, сколько позволяло приличие, раздались смешки. Ваня тоже не удержался и громко прыснул.

Чья-то рука, пребольно схватив за ухо, выволокла мальчика из храма на свет божий.

– Ты что ж это делаешь, охальник? – раздался над головой скрипучий старческий голос.

Паренек вырвался из клешней. Потирая пылающее огнем ухо, поднял голову.

Ферт! Вот привязался же.

Старик смотрел на озорника. В желтых, выцветших, как и его камзол, глазах не было гнева или осуждения. Одно любопытство.

– И сачем ты это сделал? – поинтересовался.

С чего бы это я должен ему все выкладывать, подумалось малышу. Однако какая-то непонятная сила заставила тут же поведать вопрошавшему, отчего да почему он совершил озорство.

– Теперь Петьку в щи отпра-авят… – заревел Ваня, закончив рассказ.

– Ну-ну, перестань, – погладил его по голове старик и протянул кружевной надушенный платок. – Такой большой мальшик.

Ага, большой. Только-только четыре годочка и минуло.

Паренек смачно высморкался и вернул носовик худосочному. Тот брезгливо принял кусок материи двумя пальцами, унизанными золотыми перстнями с большими камнями, подержал на весу да и выбросил в близлежащий сугроб.

Вот чудак. Надобно будет подобрать. Потом.

– Сначит, каваришь, отцу решил помочь? – с легким иноземным акцентом молвил новый знакомый.

Ваня кивнул и снова шмыгнул носом.

– Хм, хм! Надобно будет расскасать Белинде!

Старик взял мальчика за плечи и, притянув вплотную к себе, впился взглядом ему в глаза. Лицо с впалыми щеками густо напудрено, и все равно можно было разглядеть на нем старые шрамы, словно от ожогов.

Из его рта дурно пахло, и Ванюшка попытался отстраниться.

Не вышло. Ферт вцепился в него намертво. Да еще и мурлыкал себе под нос странную песенку:

Длился осмотр пару минут, показавшихся бесконечными.

– Прошивет грешно и умрет смешно… – пробормотал себе под нос худосочный и наконец отпустил добычу.

Развернулся и медленно пошел к расписному рыдвану, стоявшему неподалеку от церкви. С облучка мигом соскочил ражий молодец и услужливо распахнул перед стариком дверцу. Тот немного замешкался, что-то сказал своему служителю, вяло махнув рукой в сторону стоявшего столбом Вани. Кучер внимательно посмотрел на мальчика, кивнул и ответил худосочному на чужеземном наречии.

Мужчина в смешном парике уселся в рыдван.

Взмах кнута…

И только ледяные брызги прыснули из-под полозьев.

Погодив чуток, Ванятка подобрал выброшенный чудным стариком платок. Надобно будет маменьке подарить. Авось и минется.

Не минулось.

Досталось тощему Ванюшкину заду по первое число. И за озорство, и за глупость (ишь, чего удумал, щенок, красного петуха отцу подпустить!). Да и за кружевную тряпицу (не болтай с кем ни попадя!).

В общем, сек тятенька, пока розга в руке не сломалась. Вторую брать не стал. Поглядел на баловника, вздохнул тяжко и истово перекрестился на икону Богоматери Казанской.

– Оборони и наставь, Заступница…

– Трапезничать идите, мужички! – позвала опасливо матушка.

Отец Семен приобнял всхлипывающего сына за плечи, прижал к себе. Уже было поуспокоившийся Ванятка от тятенькиной ласки разнежился и снова залился белугой.

– Ну будет, будет ужо… – шмыгнул носом иерей, поднимая мальчика на руки.