Андрей Чернецов - Девичьи игрушки

Грохот падающего тела вызвал у Вадима ассоциацию с рухнувшим шкафом.

Журналистка застыла, широко расставив ноги и выставив руки с напряженными ладонями…

Перед ней, стоя на четвереньках, пытался подняться, обливаясь кровью, милиционер-оборотень.

С коротким пронзительным криком девушка вмазала ему ногой в пах.

Майор без звука распластался на паркете.

Варя постояла над недвижным телом с полминуты, затем, обшарив карманы, нашла связку ключей, молча подошла к Вадиму и освободила сыщика. Потом отстегнула наручники от батареи и стянула ими запястья по-прежнему бесчувственного Куницына. И только потом в изнеможении опустилась возле Савельева, сплюнув скопившуюся во рту сукровицу.

Сидя на полу, Вадим пытался зажечь сигарету. Он еще не пришел в себя, голова шла кругом, и ему не сразу удалось поднести зажигалку к сигарете.

Наконец у него получилось, и он сжал фильтр зубами, блаженно затянувшись.

И тут заметил, что девушка ранена. Кровь вытекала из уголка разорванного рта, пятная распухшие губы.

– У тебя кровь… – сообщил с дурацким видом.

– Знаю… – Она горько улыбнулась разбитыми губами. – Красоту попортил, гад.

– Где ты так научилась драться?

– Я два года занималась таэквондо, – пожала плечами журналистка. – И еще год в секции самообороны… Были у меня такие заскоки в юности…

Она вновь вяло улыбнулась, сплюнув кровь.

– Ты его славно отметелила, старушка! – попробовал утешить спутницу Савельев.

– Со страху, наверное… Вадик, – нерешительно произнесла она. – Пойди, посмотри там. Я, кажется, того… убила Стрельцова…

Санкт-Петербург, март 1758 г.

Граф Александр Шувалов, сверкая драгоценностями, нашитыми на голландский бархат камзола, вошел в опочивальню. При его появлении разговоры приутихли.

Он поклоном головы приветствовал брата. Иван Иванович машинально ответил, сидя у изголовья государыни.

На Ивана присутствующие почти не обратили внимания. Мало ли кого притащит с собою во дворец всесильный глава Тайной канцелярии розыскных дел.

Иван осторожно разглядывал присутствующих. Великий князь Петр Федорович с супругой и сыном, придворный медик, фрейлины, духовник царицы отец Савватий.

Судя по всему, на сей раз императрица Елисавета Петровна занемогла и впрямь тяжело. В сырой опочивальне стоял смрад больного гниющего тела, смешанный с острым запахом лекарств. Барков уловил удрученно-покорное лицо личного лекаря ее величества, перехватил подобострастный взгляд, брошенный одной из фрейлин на великого князя. И понял, что все вокруг готовы к самому худшему исходу.

Голова закружилась от этой жуткой мысли, в висках бешено застучало, в ногах появилась дрожащая слабость. Он бы попросил воды, но вот как тут посмеешь? Кому до тебя дело, когда помирает повелительница Третьего Рима?

Императрица дремала, Петр Федорович внимательно вглядывался в обрюзгшее лицо тетки. Внезапно та проснулась, брезгливо посмотрела на склонившихся над ней фрейлин и лейб-медика, повернула голову к сидящему в стороне Шувалову.

– Надоели вы мне хуже поноса! – бросила вдруг хриплым полушепотом. – А идите вы все на х…!

Великий князь выскочил из спальни, семеня тонкими ножками в белых башмаках, за ним стайкой цыплят порскнули фрейлины, а замыкала процессию великая княгиня Екатерина Алексеевна, на ходу осеняя себя крестным знамением.

Одна из фрейлин, прелестная юная девушка, в полутьме коридора налетев на грозного Шувалова, испуганно ойкнула, залепетав извинения, и стрелой унеслась прочь.

Приап молча поманил все еще растерянного и взволнованного Ивана за собой, и они пошли коридорами и лестницами дворца. Да не парадными, а все какими-то закоулками, тупичками, темными скрипучими ступеньками – видать, переходами для прислуги или… может, иных каких тайных дел.

Господин копиист поначалу даже зачем-то пытался запомнить путь через эту темную и душную изнанку дворцовых покоев, но быстро запутался. Мерцание почти угасших свечей, тусклый свет из-за запыленных маленьких окошек, чей-то топоток временами – то ли спугнутых откормленных дворцовых мышей, то ли многочисленных потешников-карл, а то и здешних домовых. (Ведь на такую домину, поди, одного хранителя мало будет.)

Наконец, остановились перед двустворчатыми дверями, возле которых на резном мягком стуле сидел коренастый лакей в пудреном парике и красной с серебром ливрее, вскочивший с поклоном при их появлении. Иван почему-то задержал на нем взгляд – бритому грубому лицу слуги куда больше парика подошла бы разбойничья борода, а если еще обрядить в армяк, а в руки дубину…