Урсула Ле Гуин - Четыре пути к прощению

— Пойдемте ко мне, — сухо сказала Йосс. — Ради всего святого.

И, развернувшись, пошла прочь. Парочка последовала за ней.

— Я вернусь через час, — так же сухо сообщила она, приведя их в свою единственную комнату с альковом для кровати. — Только простыни не пачкайте!

Этот час она кружила вокруг дома, проверяя, не ищет ли их кто-нибудь. Теперь же, год спустя, в то время как «оленята» наслаждаются любовью в ее крохотной спаленке, она уходит за покупками в деревню.

А вот отблагодарить ее им как-то не приходило в голову. Вада делал торфяные брикеты и запросто мог обеспечить благодетельницу топливом, не вызвав ни у кого ни малейших подозрений. Но они ни разу ей даже цветочка не подарили, хоть и оставляли всегда простыни чистыми и даже неизмятыми. Может, они просто были неблагодарными детьми? Да и за что им ее благодарить? Она всего-навсего дала им то, что они и так должны были иметь по праву молодости: постель, часок любви и немного покоя. Тут нет никакой ее заслуги, как, впрочем, и никакой вины в том, что никто другой не предоставил им этого.

Сегодня она собиралась зайти в лавку, которую держал дядя Эйд — деревенский кондитер. Когда Йосс приехала сюда два года назад, ее благие намерения придерживаться праведного воздержания в пище — горсточка зерна и глоток чистой воды в день — пошли прахом: от диеты из сухих круп у нее начался понос, а воду из торфяников было просто невозможно пить. Теперь она ела овощи, какие только удавалось купить или вырастить самой, и пила вино, привозимые из города соки и воду, которую продавали в бутылках. Кроме того, она постоянно пополняла запас сладостей: сушеных фруктов, изюма, жженого сахара и даже пирожных, которые пекли мать и тетка Эйд, — толстых галет, посыпанных толчеными орехами, сухих, ломких, но приторно-сладких.

Йосс набила сумку продуктами и задержалась, чтобы поболтать с теткой Эйд — смуглой, востроглазой маленькой женщиной, которая была вчера на поминках по старому Йаду и горела желанием поделиться впечатлениями.

— Эти люди, — имея в виду семью Вады, тетушка презрительно прищурилась и криво усмехнулась, — как всегда, вели себя по-свински: напились, задирали всех, безбожно хвастались, а потом заблевали всю комнату. Чего еще ждать от такой деревенщины!

Когда Йосс подошла к полке с прессой, чтобы взять свежую газету (вот и еще один нарушенный обет: она клялась читать лишь «Аркамье» и выучить его наизусть), в лавку вошла мать Валы, и все услышали, как «эти люди» (теперь уже семья Эйд) вчера вечером вели себя по-свински, хвастались напропалую, задирали всех и в конце концов заблевали весь дом. Йосс не только слушала — она расспрашивала обо всем до мельчайших подробностей, она буквально купалась в сплетнях.

«Как это глупо, — думала она, — сидеть на отшибе в болоте и молчать, как мышь под метлой! Что за идиоткой я была тогда, когда давала обет пить только воду и не произносить праздных речей. Я никогда, никогда не давала себе воли ни в чем! Я никогда не была свободной, да я и не заслуживаю свободы! Даже в своем преклонном возрасте я не могу отважиться поступать так, как действительно хочу. Даже потеряв Сафнан, я не решилась жить не так, как принято, а как хочется».

Стояли они меж пяти армии враждебных. И Энар, воздев клинок, говорил: «Держу я в руках твою смерть, о всемогущий!» Камье же ответствовал: «Бедный мой брат, ты держишь в руках свою смерть».

Хоть что-то из «Аркамье» она помнила наизусть, Но эти строки знали все. А потом Энар отбросил меч, поскольку был героем и благородным, почти святым человеком. И младшим братом Камье. «А я вот не могу отбросить свою смерть. Я вцепилась в нее, я лелею ее, ем ее, пью, слушаю ее, отдаю ей свою постель, оплакиваю ее, делаю все возможное, чтобы она приближалась!»

Закат сегодня был так красив, что Йосс отвлеклась от мрачных мыслей, невольно залюбовавшись: безоблачное серо-голубое небо отражалось в далекой дуге канала, а садящееся в тростники солнце вызолотило колеблемые легким ветерком тонкие стволы. Чудесный день. Как прекрасен мир, как он прекрасен! «Меч в моей руке обернулся против меня. Зачем ты творишь красоту, чтобы убивать нас ею, Владыка милостивый?»

Сердце билось как сумасшедшее, Йосс еле передвигала ноги. Ну нет уж, хватит! Она туго стянула виски шарфом и несколько раз глубоко вдохнула, чтобы прийти в себя. Если она и дальше себе позволит так распускаться, то вскоре начнет бродить по болотам, в полубреду вопя во все горло — как Абберкам.