Олег Дивов - Храбр

Обвинение было очень серьезным и для ловцов с их купеческими понятиями, а уж для паломников, давших обеты, – вовсе. Тиуна подняли на смех, но он держался уверенно и не отставал, а когда ему пообещали надрать уши, выхватил меч и в одиночку попер против сорока двух с посохами. Тут ловцы смекнули, что перед ними действительно княжий челядин, которому терять нечего, если не выполнит приказа. И Михаил, младший брат Касьяна, предложил – раз такое дело, обыщем друг друга у тиуна на глазах. Хоть догола разденемся. И потом уж с чистой совестью погоним его пинками, чтобы знал, как на добрых молодцев напраслину возводить. И самому морду расквасим, и коню его, вон рыло какое наглое.

Ловцы обменялись сумами и начали с шуточками их потрошить. Чарка нашлась почти сразу. В суме Касьяна.

Тиун забрал пропажу, сказал: ну, святые люди, вы сами понимаете, как казнить преступника, – и ускакал. А ловцы остались, потерявшие дар речи. Только Денис громко молил Господа о спасении души Касьяна.

Вы же меня сызмальства знаете, сказал Касьян, не могло такого быть, чтобы я… Но ему уже вязали руки. Потом ловцы встали на колени и молились за него. А после судили. Касьян всегда был старшим и заводилой, а уж такому можно припомнить немеряно грехов. И припомнили. Очень многое. В том числе зачин пьянки во время поста, окончившейся столь неудачно и позорно. Когда все грехи перечислили, выходило, Касьяну осталось только украсть, а прочие безобразия он уже перепробовал.

Вступился за Касьяна один Денис, причем совсем не по-богословски, а очень даже по-простому. Напомнил ловцам, куда они и зачем идут и как рады были бы враги обезглавить их отряд в самом начале пути. Повторил, что не признал тиуна. Но тут раздавленный горем Михаил прилюдно отрекся от старшего брата, и глубокая скорбь юноши перевесила доводы монаха. Разум новгородцев застил гнев. Ловцы наконец-то отыскали главного виноватого и хотели собственные грехи свалить на Касьяна. Они не понимали, что творят, их понесло – как до того несло по жизни.

Касьяну бы сразу броситься в реку, пока не связали, он плавал лучше всех, мог спастись. Только вожаки так не поступают, держат ответ. Кто убежал, тот признал свою вину. Вдобавок Касьян был слишком потрясен случившимся. Ему дали последнее слово, он призвал одуматься – тщетно. Все оказалось против него. Особенно та глупая пьянка, обрекшая ловцов на изгойство, пусть временное, но вырвавшее их из привычной вольной жизни.

Ловцы еще помолились – и зарыли своего вожака у берега реки.

– …А потом Господь послал мне Илью Урманина, да будет он благословен, – Касьян низко поклонился Илье.

Илья кивнул.

Воевода сидел, упрятав лицо в ладони. Он обязан был выслушать этот рассказ, но тошно стало. Пропажи на дворе не хватились, и никто за чаркой не посылал. Значит – объявился самозваный княжий тиун. Поймать и содрать шкуру! Испокон веку на Руси того, кто выдавал себя за другого, сразу убивали. А уж если за княжего челядина – убивали очень медленно. Столь наглые воры были редкостью, каждый раз, когда они возникали, Добрыню трясло от злости. Самозванцы замахивались на главное: Русь тем стояла и крепла, что тут у любого было свое место и свое право, даже у изгоя. А чужого места не трожь! Иначе с тобой обойдутся как со скотиной. Недаром конунг Хельге просто и скучно зарезал Аскольда и Дира, севших в Киеве, начавших его обустраивать и даже наладивших посольство к грекам. Эти двое из людей Рёрика могли разграбить город, могли взять и удержать Киев ради законного хозяина русской земли. Но вот прикидываться конунгами – нет! Хельге вызвал Аскольда и Дира на переговоры, вышел к ним с малолетним Ингваром на руках – и самозванцы поняли намек, но было поздно, их уже рубили. И поделом. Судьба князей править, судьба остальных жить и служить, каждый несет свою ношу, каждый имеет свою долю, каждый отвечает за свои поступки. А кто думает, что самый хитрый, того на меч.

Да, поймать самозванца – и убивать долго…

– Видно, ты не исчерпал свой запас удачи. Повезло тебе, внук Хакона, – говорил Илья Касьяну.

– Которого еще Хакона? – глухо спросил Добрыня.

– Да Хакона Маленького из Ладоги.

Добрыня выставил из-за ладони один глаз.

– То-то я думал, на кого похож сей молодец, – сказал воевода. – Двое их было ладожских, Хакон Злой и Хакон Маленький. Один другого разбойнее. Вылитый ты дед, Касьян Михайлович. Жалко я его не прибил. Жалко не прибил обоих.

Касьян обиженно надулся.