Олег Дивов - Храбр

Нет, Микола ни о чем не жалел. Он, как прежде, по-сыновьи любил своего храбра. И уж чего-чего, а скучно рядом с Урманином не было. Илье не поручали обычных заданий – где гривенку отнять, где человечка прибить. Его посылали за возами золота и против очень страшных врагов. Частенько случалось не бить, а уговаривать, это было любопытнее всего.

Так они и ездили по Руси – вдвоем, бок о бок отмеряя дни жизни и дни пути…

Микола обернулся. Илья уже не спал в седле, он сидел прямо и своеобычно прислушивался – казалось, принюхивался.

– Идут, посохами стучат, – объяснил храбр. – Сейчас из-за холма покажутся. Много.

Микола чуть придержал коня, становясь с Ильей вровень. Была у него такая привычка – занимать всю дорогу. Чтобы встречные издали видели: не абы кто едет, а храбр в службе великого князя. Посему холопам шапки снять, людям кланяться, знати радоваться, прочим молиться.

Илья протяжно зевнул, показав клыки. Крепкие, молодым на зависть, и крупные, медведю впору.

– Не хочу в Киев, – вдруг заявил он. – Веришь, нет?

Это не было приглашение к беседе. Следовало только спросить: «Что так?» и слушать.

– Что так?

– Смута будет, – сказал Илья.

Микола дернул себя за ус. Он не видел причин для смуты. Да, подручные Киеву сыновья великого князя начали показывать зубы. Князь новгородский перестал отсылать положенные две трети дани. По слухам, вообще решил отложиться от Киева. Сбегал за варягами, собрал ополчение. В ответ великий князь распорядился исправлять дороги и мостить мосты. Днями киевская дружина, а вместе с ней рать, пойдут вразумлять непокорного. Сеча выйдет кровавая. Но пришлые варяги не чета нашим варягам, да и славянская русь не пальцем деланная. Киев победит. Дальше будет как обычно: Новгород зажгут малость, кого-то в Волхове утопят, остальным просто морды набьют, дома пограбят, под шумок бабам навтыкают – куда ж без этого. Великий князь даст новгородцам посадника, наверное Константина Добрынича. А своего непутевого сына – в узилище, дабы тот охолонул слегка. Потом запрет его в Вышгороде, где уже один такой слишком умный отпрыск скучает. И станет тихо на Руси. Где тут смута?

– Князь часто хворает. Может умереть. И начнется…

Микола хмыкнул. Князья тоже люди, они смертны. Возможно, разобравшись с Новгородом, великий князь через какое-то время умрет. Но давно уже ясно, что его стол займет князь ростовский, любимый из сыновей. Недаром того послали на печенегов – снискать воинской славы. Жалко, печенеги не помогли, удрали… Нет, большой смуте неоткуда взяться. Но если Урманин говорит, надо слушать и запоминать. Илья зря не скажет.

– Смута хороша, когда ты молод, – продолжал Илья. – Самое время угадать князя, у которого запас удачи побольше, и к нему пристать.

Микола кивнул. Варяжское понятие – запас удачи. И у варягов на него поразительный нюх. Пришлые урмане, даны и свеи всегда точно знали, которого из «молодых конунгов», оспаривающих киевский стол, надо поддержать. И Новгород не ошибался раньше, за кого постоять. Выходит, теперь?.. Нет, только не новгородский князь, хитромордый и хромой. Да ему сидеть-то осталось на тамошнем столе всего ничего. На что тогда намекает Урманин? Или он сам не понимает, чем встревожен, и просто жалуется?

– …А когда ты немолод, – сказал Илья, – смута – это беда. Все тебя зовут, каждый тянет к себе. А ты об одном думаешь: где тихое местечко найти. Ведь не порвут же они Русь на кусочки. Рано или поздно все успокоится. Эх… Микола, хочешь на Новгород с дружиной пойти? Глядишь, прославишься.

– А ты?

– Без меня. Годы не те.

– Какие твои годы…

– Не те, – отрезал Илья.

– Тогда и я не пойду.

Впереди из-за бугра замелькали посохи, за ними показались монашеские клобуки паломников.

– Значит, договорились, – сказал Илья. – Ишь, топают… Чего-то они духовных песен не поют. Непорядок.

Он приложил ладонь козырьком ко лбу, защищая глаза от утреннего солнца. И вдруг заорал во всю глотку, так, что кони прянули ушами:

– Э-ге-гей!!! Денис!!! Ди-о-ни-сий!!! Калимера [1], старый пень!

– Калимера! – донесся в ответ зычный бас.

– Неужто, – сказал Микола равнодушно.

Он греков не любил.

Дионисий, бродячий монах, всегда был толстощеким и толстопузым. При этом он умудрялся каждое лето преодолевать огромные расстояния, странствуя от монастыря к монастырю. Непростая, полная событий и опасностей жизнь. Старый посох Дионисия, окованный железом, носил следы множества драк. И четки у монаха были «дорожные», равно пригодные что духовные стихи отсчитывать, что вынести встречному лишние зубы и лишний глаз заодно. Щербатый крест на четках подтверждал: осеняли им по-всякому.