Николай Басов - Магия Неведомого

На пятый день, когда и запасы, награбленные в лесной таверне, подошли к концу, и возница, по словам Тальды, уже порыкивал, что неплохо бы снова устроить привал и подкормить коней, они вдруг вырулили на очень широкую дорогу, тут могли разъехаться три экипажа в ряд. По ней беспрерывно топали самые разные смертные, сновали самые разные повозки, встречались даже какие-то арбы с тяжелыми, сплошь деревянными колесами, запряженные волами, и очень часто стали встречаться посты вооруженных стражников, которые иногда брали с обывателей плату за проезд, а иногда просто следили, чтобы непорядка какого-нибудь не случилось.

Ехать тут приходилось чинно и спокойно, не топча людей или телеги, даже и тех, которые, бывало, загораживали путь, потому что карета неожиданно стала видна всем, и слишком многие теперь провожали ее взглядами, порой любопытными, порой равнодушными, как и положено степенным, неторопливым провинциалам. Их возница понял это раньше, чем рыцарь или Тальда, и теперь не гнал коней, хотя пару раз и торопился расчистить путь, ожигая кнутом непонятливых и мешающих ему смертных или запряженных в их телеги и возки коней. Впрочем, все и так спешили уступить дорогу черной карете, которую легко несли не очень-то похожие на обычных лошадей черные кони.

К концу восьмого, кажется, дня после стычки в лесном замке они оказались перед довольно большим городом, стоящим на берегу озера, укрепленным, с флагами на башнях и частыми остроконечными крышами за крепостной стеной. Тут и следовало искать того, кого выбрал медальон, который теперь ярко и сильно светился голубым цветом.

Сиверс спокойно, сосредоточенно работал. Все было прекрасно в этом мире, все было на своих местах, и что существенно – он сам, профессор Шомского университета по кафедре географии, тоже был на своем месте. Он отлично выспался, только что сытно позавтракал и сейчас сидел в своем кабинете, куда едва доносился шум города. Наступал день, за который профессору предстояло многое сделать, и он был счастлив.

Перед ним лежала карта, которую он сделал собственноручно, над составлением которой прокорпел последние полгода. Исходя из очертаний нанесенных на нее земель и морей следовало, что северо-западный проход вокруг Дальнего континента возможен. А до сих пор он не находился только из-за слабой постройки кораблей, отправленных в эти походы, из-за трусости команд этих кораблей и, пожалуй, еще из-за неудачного выбора времени года, когда в эти походы корабли отправлялись.

Вот если бы эти поиски северо-западного прохода поручили ему, он бы, несмотря на требования команд, отправился не в летние месяцы, а сразу же после наступления весны, и тогда бы они попадали в дальние моря в очень маленький сезонный промежуток между тем, когда льды ломаются от южных течений и весеннего ветра, и моментом, когда моря снова начинают замерзать. Это время всего-то составляло, по его, профессора Сиверса, представлениям, месяца полтора, а возможно, и того меньше, но за это время вполне возможно было обогнуть северо-западный мыс и выйти на новые, еще не исследованные просторы.

Так, кажется, и поступали в старину отважные васуры, когда еще не забыли, судя по летописям, искусство мореплавания на большие расстояния, когда у них имелась какая-то цивилизация, по неизвестным причинам ныне заглохшая и почти забытая. Но ведь их старые лоции остались, и остались легенды, и даже карта, с которой Сиверс снял очертания мыса, нарисованная едкой краской на отлично выделанной шкуре северного оленя, которую он купил за бешеные деньги у незнакомого моряка, случайно забредшего к нему, чтобы продать этот раритет.

Сиверс еще разок осмотрел карту, она была не просто хороша, она была великолепна. Он перенес на нее приблизительный берег, сняв его с карты на шкуре, обозначил светло-голубым цветом возможное расположение прибрежных льдов и дальше, уже с той стороны мыса, нарисовал прекрасные равнины, на которых могли бы сохраниться остатки северной цивилизации, где она вполне могла бы существовать без атак и постоянного давления южных, более развитых народов родного континента Сиверса.

Он потянулся, все было правильно, все было прекрасно! Завтра, когда он будет читать свой доклад в главном зале университета, станет днем его триумфа, и даже если кто-либо из коллег, а особенно декан Гарв, не поверят ему сразу, он все же будет создателем новой, замечательно продуктивной гипотезы… Нет, он станет создателем теории северо-западных морей, в которой сам-то, разумеется, не сомневается.