Елена Хаецкая - Гуляки старых времен

Словно не услышав его, Жан Морщина произносит задумчиво:

– Зверь-то поблизости, знаешь?

– Да, я видел его.

– Видел?

– Он смотрел на меня.

– Да, братец, – опять говорит Морщина. Ему очень неловко.

– Помоги же мне! – Гисс теряет терпение.

– Выпить хочешь? – Морщина откупоривает флягу. – Не хочешь? Зря. – Он делает глоток и шумно дышит несколько секунд. – Понимаешь… – бормочет он изменившимся голосом. – Я хочу уехать отсюда. В город. В Кандай или Пнинск. Хочу жить в каменном доме, чтобы внизу была лавка, в которой все есть – и свечи, и мыло, и хлеб… Там ведь есть такие лавки. И улицы мостят. Такое дело, братец, – всю жизнь коплю, а не накапливаю. Карманы худые. А тут – зверь. Я, братец, в сторонку отойду и влезу на дерево. Зверь-то к тебе подойдет… Как он твоей крови напьется, так задуреет. А я его возьму.

– Чепуха, – шепчет Гисс. – Жан, Жан, что ты говоришь? Помоги мне, Жан… У меня немного денег, но я продам кое-что… Жан!

– Не унижайся, Гисс, – говорит Морщина. – Жизнь, какую мы ведем в этих проклятых местах, не стоит унижений.

– Идиот! Я ведь околею скоро! Зверь падали не ест.

– Часа два-три протянешь, – спокойно отвечает Жан Морщина.

Гисс щурится из последних сил – ему кажется, что Морщина опирается на странный изогнутый предмет. Но что это, он разглядеть не может.

– Я удивился, что ты не знаешь простого фокуса – как передвигаться со сломанной ногой. Я прошлой зимой сломал правую, но ничего, добрался, – повествует Морщина и пьет из фляги. – На коленях. Встаешь коленями на лыжи и привязываешь двумя ремнями каждую ногу. Один – под коленом, другой – под икрой. И руками знай толкайся. Я много тогда прошел таким образом. Так и не рассказал никому – а знаешь, хотелось… похвастаться. Я ведь хитрый.

– Ты Скотта убил? – понял Гисс. – Быть не может!

– Почему, братец? Может.

– Там, у тебя, что? Не лук? – Гисс закашлялся, догадываясь обо всем.

– Лук. Хороший, тунгулукский. Замечательная вещь, дорогая, но этот себя уже окупил…

– А остальные?

– Что – остальные? Ванява в болоте завяз, в полынье, я его вешки еще третьего дня переставил. Прак заколот собственным метательным ножом. Последние версты я шел в его лыжах. Старина Мак клюнул и попал в ловушку. Такие времена, братец…

– Ты гад, Морщина…

– Ну уж и гад! Скажешь иногда… Думаешь, я хищник? А ты, братец, какого лешего сюда поперся? Ягоды собирать, вроде, не сезон. Я тебе лыжу испортил, чтобы ты, дурья башка, провозился, ее починяя. Я тебя, щенка, пожалел. Ан нет, гляжу – тащится. Ну, соображаю, судьба. Понимаешь, братец, судьба. Не поборешься с ней.

– Я буду дальше ползти, – хрипел Гисс. – Слышишь, сволочь? Буду ползти!

– А я тебя свяжу.

Жан Морщина незаметным, единым движением освободился от лыж и вдруг прыгнул, наваливаясь на Гисса. Он ловко наступил на искалеченную Гиссову ногу. В ноге что-то громко хрустнуло, и от боли Гисс вскрикнул почти по-женски. Тут же Морщина ударил его в подбородок. Гисс выдохнул и обмяк.

Морщина приподнял его за плечи, зашел за спину и принялся спутывать отведенные назад руки Гисса кожаным ремешком. Гисс бессознательно мотал головой, но в последний миг страх и ярость распрямили его, как пружину. Он откинул голову назад, и глаза противника, удивленные, желтые от ужаса, оказались прямо перед его глазами. И никакой преграды, ни малейшей – стекол очков не было.

Гисс зарычал и вцепился зубами в холодный хрящеватый нос Морщины. Кровь обожгла небо. Морщина боялся дергать – он орал и бил Гисса по голове. Гисс захлебнулся кровью, закашлялся и разжал зубы. Жан Морщина немедленно схватил его за горло. Гисс механически сделал то же самое. Вкус крови удесятерил его силы. Искаженное лицо врага расплывалось перед Гиссом. «Как долго человек может обходиться без дыхания», – подумал он, не особенно удивляясь. Его пальцы стали уставать. Морщина почувствовал это и с отвратительным хрипением подался вперед. Правая рука Гисса разжалась и тут же нащупала за плечом Морщины бороздки оперения. Морщина носил стрелы в колчанчике на спине. Пальцы Гисса обхватили стрелу сами, без участия воли.

«Не успею», – подумалось Гиссу. Жан Морщина, видимо, решил, что уже победил. Он ослабил хватку и встряхнул Гисса. Гисс, булькая горлом, вздохнул. А потом выдернул стрелу из колчанчика, стремительно размахнулся и вонзил ее глубоко, прямо в вытаращенный желтый глаз.

Подождав, когда Морщина перестанет сучить ногами по вспаханному, заляпанному снегу, Гисс поднимается на четвереньки.