Елена Хаецкая - Бертран из Лангедока

Дорогой молчали. Даже Бертран притих, посмеиваться перестал, задумался. Аббата он любил, огорчать его не хотел, оправдаться же в своем поступке не чаял.

Стены аббатства вырастали над возделанными полями вековечной твердыней. Путники миновали деревни «бородатых братьев», проехали краем богатого поля и начали подниматься по пыльной дороге на склон холма, к самым стенам.

У ворот их сразу признали и впустили. Коней оставили на монахов, ибо оруженосцу Итье и лучнику Эмерьо Бертран велел идти вместе с ним к аббату.

Амьель действительно был болен. Несмотря на хворь, вышел во дворик, окруженный галереей с множеством тугих арок, и дожидался гостей у колодца. Свет и тьма, в меру распределенные по галерее, вели здесь вечную борьбу – как и во времена Бертранова детства, когда он всерьез подумывал о том, не стать ли ему монахом. Ничто не переменилось в монастыре, как не меняется ничто в Господнем мире.

Завидев аббата, Бертран ускорил шаги и, преклонив перед ним колено, чуть не силой поцеловал сухую старческую руку – Амьель пытался отобрать, потому что сердился, да только с Бертраном не поспоришь.

– Ну что, дитя, – обратился к коленопреклоненному рыцарю ветхий старик, – что ты опять натворил, Бертран де Борн?

– Я предал моего брата, отец, – сказал Бертран. И голову подняв, в глаза Амьелю глянул.

– Ты не раскаиваешься в сделанном, – горестно молвил Амьель.

– Нет, – честно признал Бертран. И спросил, помедлив: – Домна Агнес… она здесь?

– Домна Агнес уехала к своему брату, забрав с собой сына, – отозвался аббат. – Ты что, беспокоишься об их судьбе?

– Да, – пробормотал Бертран.

– Если бы тебя и вправду тревожила их участь, – сказал аббат, – ты оставил бы Аутафорт в покое и прекратил свои беззаконные покушения.

– Я не могу, – упрямо повторил Бертран.

Аббат прищурил глаза, глядя поверх Бертрановой головы:

– Кто с тобой?

– Мой сын Итье и один солдат.

– Пусть подойдут.

Бертран привстал, махнул рукой своим спутникам. Те приблизились.

Аббат строго заговорил с оруженосцем Итье:

– Твой отец дурно поступает, дитя. Я знаю, в вашей семье все обожают Бертрана де Борна, но вот тебе от меня завет: никогда не смей подражать отцу в его противозаконных деяниях!

Итье склонил голову и получил благословение, в чем Бертрану пока что было отказано.

Затем аббат перевел взгляд на лучника Эмерьо.

Эмерьо сказал:

– Я лучник.

Аббат тяжко вздохнул, покачал головой.

Эмерьо добавил:

– Я наемник.

Бертран прикусил губу.

Аббат Амьель спросил:

– Веришь ли ты в Бога, лучник?

– Да, – ответил Эмерьо.

Аббат благословил и его.

А Бертран де Борн сказал:

– Я хотел бы поднести в дар аббатству два сенокосных луга. Как и когда я мог бы это сделать?

– Встань с колен, – велел ему аббат. – Я так понял, эти двое – твои свидетели, которых ты привел, чтобы они подтвердили твое намерение?

Бертран кивнул, поднимаясь.

– Хорошо, – сказал аббат. – А как насчет того, чтобы три дня просидеть на хлебе и воде, Бертран?

Бертран улыбнулся.

Ничего не зная о том, что старший брат получил прощение от аббата, Константин по знакомой дорожке отправился прямехонько к виконту Адемару.

Да только с той поры, как был здесь Константин в первый раз, многое успело перемениться. Адемар, конечно, Константина принял, в дом свой ввел с почетом, на самое лучшее место усадил, отборнейшим вином напоил и, узнав, что тот прибыл без домны Агнес, снабдил самой пухленькой девушкой из прислуги.

Константин, как во сне, позволял Адемару себя обихаживать. Виконт говорил что-то, журчал почти непрерывно; Константин же слов почти не разбирал. Лишь на следующий день, когда пошел уже серьезный разговор, начал понимать младший брат Бертрана, что обстоятельства и впрямь переменились.

Выслушал еще раз виконт Адемар всю горестную повесть от начала до конца. Как замирялись братья в присутствии графа Риго, как расстались почти друзьями, как удалось Бертрану отхватить половину Аутафорта. Разве мог и помыслить тогда Константин, что Бертрану этого покажется мало!

Вошел Бертран в замок как друг и брат; в мыслях же затаил подлое предательство. Введя в дом брабантцев-наемников под видом слуг, устроил под покровом ночи резню и захватил Аутафорт, а самого эн Константина, и домну Агнес, и сына их Гольфье – всех выгнал, точно безродных бродяг.

Мыслимо ли терпеть подобное надругательство…

Виконт Адемар на это сказал, неожиданно утратив всю свою мягкость и домовитость: