Елена Хаецкая - Судья неподкупный

И все же как сравнишь два идола, так сразу видно, который из них древнее. Новая-то Нана ликом прекрасна, телом стройна, благолепна. Так и тянет склониться перед ней, прильнуть губами к изящным ступням ее. А старая Нана ликом безобразна, чертами груба; груди, как бурдюки, свисают на живот; в животе младенец пухнет. Страх, не любовь вызывает.

Судили-рядили в Уруке, и так и эдак поворачивали. Но тут сколько прикидывай, а выбор небогат: между веревкой и удавкой. Не признать старую Нану – смертно оскорбить ордынцев. В кои-то веки проявили они уважение к обычаям вавилонским. Неизвестно, чем это может закончиться. Судьба Аррапхи у всех еще на памяти была.

А признать…

– Словом, поерзали в Эанне, подергались и водрузили старую Нану в центре храма, – захлебывался Аткаль, – а новую, ну, ту, что там уже тысячу лет стояла, переместили в боковую часовню. Скандалу! На весь Урук крик стоял…

Хаммаку побледнел.

А Аткаль еще ничего не понял, продолжал языком молоть, довольный тем, что слушают его внимательно, не перебивая.

– Идол-то, которому столько лет поклонялись во всей Империи, оказывается, фальшивый. И не Нана это вовсе. У главного жреца Эанны, небось, понос от ужаса…

– А тебя еще не пробрало? – тихо спросил Хаммаку.

Аткаль оборвал речи, удивленно уставился на господина своего.

– А я-то тут при чем?

Хаммаку надвинулся на него всем своим плотным телом и зарычал, как зверь. Аткаль глазами захлопал, губы распустил.

– Ты чего, Хаммаку?

– Ты, значит, не при чем? – спросил Хаммаку на человеческом наречии. Но облик звериный сохранял, скалился. – А индульгенции из храма Эанны продавал? От чьего имени грехи отпускал?

– Наны… – Ничего еще не понял Аткаль.

– НОВОЙ НАНЫ, – рявкнул Хаммаку, теряя терпение. Послали же боги болвана в напарники!

– Так ведь храм… Ведь Эанна…

– Повязан ты с храмом, – рычал Хаммаку. – Одной веревкой. На которой тебя, болвана, повесят.

Аткаль отшатнулся.

– Да за что?

– За то! – Голос Хаммаку сорвался, и он провизжал: – За то, что индульгенции твои ни гроша не стоят! Идол-то фальшивый…

Теперь и Аткаль белее мела стал.

Замолчали оба. На потемневшем экране компьютера прыгали звездочки и точечки.

Потом Аткаль поднялся.

– Закрою-ка я двери на засов, – сказал он.

Мудрое решение. Воистину, страх лучший учитель. Задышали в затылок крупные неприятности. Тут уж поневоле и отпетый дурак умным станет.

Какое там – «задышали»! Стучаться начали. Кулаком в дверь молотить.

– Открывай! Аткаль! Мы знаем, что ты здесь!

– Пусть вернет наши денежки!

– Обманщик!

– Лучше открой, а то дверь выломаем!

– Фальшивый идол-то!

– Индульгенции храма Эанны ничего не стоят!

– Пусть деньги вернет! Пусть вернет наши деньги!

Так вопили на разные голоса крупные неприятности.

Аткаль шепотом спросил у Хаммаку:

– Что делать-то?

– Главное – денег не отдавать, – ответил мудрый Хаммаку.

Бледны оба были; но Аткаль бледнее. Даже губы посинели.

– Почему они мое имя выкликают? Почему на меня одного ополчились, Хаммаку?

– Потому что ты индульгенции подписывал.

– А… а ты?

– А я только регистрировал и деньги получал. Кто начальник-то? Ты!

На дверь налегли. В крепкой древесине что-то треснуло. Толпа взвыла от радости.

Аткаль заметался.

Вскочил. Снова сел. Бросил взгляд под стол.

При виде трусости аткалевой приободрился Хаммаку. А Аткаль подскочил к нему, вцепился в рукав, в глаза поглядел собачьим взором.

– Не выдавай меня, Хаммаку!

Отцепил аккуратно от себя пальцы аткалевы Хаммаку. Взял за руку. В глаза поглядел.

– Сам посуди, Аткаль. Индульгенции продавал ты. Через чьи руки все документы проходили? Через твои. Это же твоя фирма. Я – только младший компаньон.

И вспомнил Аткаль, как гордился своим новым доходным бизнесом. Тем, что господин Хаммаку у него, у дурачка, об асфальт стукнутого, на паях работает. Что именно он, Аткаль, ставит свою подпись на ценные бумаги.

По дружкам ходил, хвалился напропалую. Как бы случайно из карманов индульгенции мятые доставал, расправлял на колене («столько дел, столько дел, и не управишься за день»). Бормотал себе под нос так, чтобы и другие могли слышать: «Сколько бумаг пришло из Эмешлама! Шамаш великий, Судья Неподкупный!.. Как много преступлений творится в Империи!..» И висли на нем девицы, просили рассказать «случаи». Аткаль охотно рассказывал…

Застонал Аткаль, обхватил руками глупую свою голову.