Елена Хаецкая - Здесь был Баранов

Дима заскрежетал зубами.

И в этот момент торговец крикнул:

– Привал!

Ни к кому Баранов еще не испытывал такой жгучей благодарности. Торговец остановил коня возле мраморной стелы, у подножия которой еле слышно журчала вода. Ледяная кристальная вода источника, бережно заключенного в мраморное кольцо. На барельефе надгробия склоняла голову закутанная в покрывало женщина. Торговец слез с лошади и, нагнувшись, зачерпнул воды. Два солдата поспешно наполняли свои фляги, а рабы переминались с ноги на ногу в ожидании, пока им позволят подойти и напиться.

Наконец, торговец отошел, и пятеро приятелей-пиратов беспрекословно расступились перед Димой. Он так хотел пить, что даже не заметил этого.

Он рухнул перед источником и начал жадно глотать воду. Утолить жажду ледяной водой не так-то просто, даже если не обращать внимания на пронзительно ноющие зубы. Дима поднял голову над ключом и замер, разглядывая печальный образ на барельефе.

– Послушай… – заискивающе произнес над его ухом Окрикул. Дима обернулся. – Ты уже напился, – деликатно напомнил пират, – так отойди, а?

Дима покраснел и быстро встал на ноги.

Тем временем торговец, сидевший в тени деревьев на своем складном табурете, подозвал его к себе. Дима поплелся. Он успел уже забыть, какую жгучую благодарность только что к нему испытывал. Торговец разложил на коленях баночки и кувшинчики с какими-то притираниями.

– Встань на колени и подними голову, – сказал он, не глядя на Диму.

Дима мрачно подчинился. Торговец со знанием дела замазал наиболее выдающиеся синяки и кровоподтеки на его физиономии и велел позвать тех двоих, которых Дима вчера вечером попортил во время драки.

Гераклея, небольшой сицилийский портовый город, ослепляла белыми стенами, сплошь исписанными углем и красной краской. Дома стояли к улицам спиной, окнами во дворы. Диму тошнило от голода, духоты и пыли. Как назло, торговец вел их портовыми кварталами, пропахшими рыбой и смолой. Они поднялись по крутой, извилистой улочке, и торговец постучал рукояткой бича в довольно грязную дверь.

Через несколько минут они стояли уже в прохладной полутемной комнате, освещенной через отверстие в потолке. Навстречу им шел человек средних лет, одетый в легкую тунику и легкие сандалии. Внешность его была совершенно стертой: серое лицо, маленькие глазки, чуть отвисшие щеки. Он напомнил Диме завуча их интерната.

– Милейший Канноний! – вскричал он.

– Милейший Воконий! – отозвался торговец.

Они перешли на диалект, которого Дима не понимал. Солдаты торчали у входа, припечатав сапогами мозаичную надпись на пороге, и глазели по сторонам. Приятели куда-то удалились. Дима уселся на холодный пол. После раскаленной пыли это было блаженством. В интернате в это время обед. Он гулко вздохнул, вспомнив родную столовую.

– Вадим Баранов, – услышал Дима свое имя.

Он вздрогнул и поднялся на ноги.

– Сюда, – позвал чей-то незнакомый голос. Он звучал из-за темного занавеса на противоположной стороне комнаты. Дима откинул занавес, и свет ударил его по глазам. Под ясным небом зеленели подстриженные в форме птиц и рыб низкие деревца и кусты, среди них голо белели скульптуры.

Его тронули за руку.

– Сюда. Господин ждет тебя.

– А вы кто? – спросил Дима своего провожатого.

– Я диспенсатор [11], – последовал исчерпывающий ответ.

Воконий и Канноний сидели в крытой галерее, потягивая винцо. Диспенсатор толкнул к ним Диму и, поклонившись, ушел. Воконий с интересом рассматривал павшего духом сюковца. Затем повернулся к Каннонию:

– Кто он по справке? [12]

– По справке он врач, но и боец недурной. Посмотри, как сложен! Несомненно, на родине его обучали владеть оружием.

Воконий покачал головой в раздумиях.

– Десять динариев, – сказал он.

– Дорогой мой Воконий!

– Хорошо. Сорок одна сестерция.

– Одиннадцать динариев, – сказал торговец. – Но учти, это грабеж.

– Северяне быстро дохнут, – отозвался хозяин дома, отсчитывая сорок четыре сестерции. [13]

Вадим проснулся от того, что в него тычут палкой. Тыкали в спину, не то чтобы больно, но назойливо и довольно нагло. Дима зашевелился и со стоном сказал:

– Встаю, встаю…

Под руками зашуршали сухие листья и солома. Было темно и тесно. Дима зевнул и закашлялся от пыли. Вчера он так устал, что не соображал уже, где свалился в объятия Морфея. Сейчас кто-то настойчиво его из этих объятий извлекал.

Дима обнаружил себя в темной каморке площадью не более четырех квадратных метров, как он определил на глаз. На полу ее было устроено лежбище. В проеме двери темнела фигура с палкой в руке. Вероятно, это древнеримский сумасшедший дом, подумал в смятении сюковец.