Денис Юрин - Имперские истории

К счастью, в трюме было темно, никто не увидел, как изменился в лице Мансоро. Эльф неожиданно понял, какую огромную услугу оказало ему это странное, необычно мыслящее создание, от какой страшной ошибки уберегло. Ведь если бы История с манускриптом закончилась в Торалисе, то он непременно попытался бы придумать что-то еще, раздобыть другой действенный инструмент для осуществления своих благородных, но разрушительных планов.

– Или вы, граф! Вы благородны, умны, решительны, в общем, до мозга костей положительны, почти как сказочный герой, но чересчур азартны, и однажды, если не будете более осторожным, обязательно попадете в беду. Такие люди, как вы, проходят через тысячу сложных испытаний, а потом по-глупому гибнут в пьяной драке или на поединке за честь дамы, которая скорее всего не будет достойна такой жертвы. Тогда, в лесу, возле вашего родового гнезда, мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы изменить ход событий и сохранить вам жизнь. Если бы не мое вмешательство, то ваш подвешенный на ели скелет уже давно бы обклевали вороны. Ты, Карвабиэль, мучаешь себя глупыми сомнениями и страдаешь оттого, чем должен гордиться. Парадоксально, не правда ли? Прибившись к компании эльфов, ты пытаешься быть самым эльфийским эльфом, и ненавидишь людей в два, а то и в три раза сильнее, чем твои собратья. Тебе нужно смириться, что ты не такой. Ты уникален, и многие из тех, кто попрекает тебя сомнительным происхождением, на самом деле просто завидуют, завидуют твоему умению выживать, твоей более близкой к природе натуре, позволяющей интуитивно чуять беду и опасность, да просто тому, что у тебя есть выбор: быть человеком или эльфом. Я мог бы рассказать о каждом из обеих компаний, как я им пытался помочь. – Дыхание паренька участилось, а его руки вдруг схватились за грудь. – Я пытался помочь каждому, кого считал личностью, а не безликой единицей из толпы. Надеюсь, что что-то мне удалось… – Мышцы юноши начали непроизвольно сокращаться, кожа менять цвет так часто, что глаза мужчин не успевали уследить за гаммой мелькавших оттенков. Нивел упал с бочонка в плещущуюся на дне трюма воду. – Идите на палубу, здесь… опасно!

Нивел не шутил. По тому, какие изменения происходили с его умирающим телом, было понятно, что через минуту или две Деминоторесу придет конец. Трое мужчин поспешили к лестнице. Каждый из них напоследок взглянул на предсмертные муки худенького паренька и, сдерживая слезы, мысленно попрощался с тем, перед кем был в неоплатном долгу.

– Мансоро! – выкрикнул Нивел, когда его тело уже начало превращаться в омерзительную слизь, над которой поднимались клубы белого пара. – Мадериуса не трогай, заразишься! – Паренек и сейчас, на последних секундах жизни предостерег эльфа, решившего вытащить из пояса мага копию манускрипта, от роковой ошибки.

Шторм стал затихать сразу, как только они поднялись на палубу. Вскоре корабль начал тонуть, черно-зеленая слизь, которой Мадериус снаружи покрыл корпус судна, начала растворяться, пропуская морскую воду между щелей прогнивших, плохо просмоленных досок.

Море успокоилось на удивление быстро, как будто кто-то всесильный заставил стихию усмирить свою неуемную прыть. Уже к десяти часам утра нельзя было сказать, что этой ночью бушевал сильный шторм. Волны устало шлепались о борта потрепанного «Бродяги», лишившегося почти всей оснастки и последнего паруса. Течение относило едва державшийся на плаву корабль обратно к берегу. Чудом уцелевшие путешественники распрощались с надеждой догнать ушедшую в сторону Карвоопольских островов барку и из последних сил боролись за собственные жизни.

Хоть пробоин в днище и не было, но вода непрерывно поступала в трюм. Команда упорно боролась за судно, вычерпывая соленую и ужасно холодную воду ведрами да черпаками. К полудню стало полегче, угроза пойти ко дну миновала, и авантюристы стали работать поочередно, в две смены, давая своим измотанным организмам немного отдохнуть.

Шум и беготня на палубе нарушили крепкий сон прислонившегося спиной к основанию мачты гнома. Пархавиэль медленно приоткрыл щелочки глаз. Прыгать от счастья, размахивать руками и визжать, как это делали остальные, у Зингершульцо не было ни желания, ни сил. Метрах в трестах от корабля на волнах раскачивалась небольшая весельная шлюпка, движущаяся точно в их направлении. В ней сидели трое мужчин, одним из них был граф Карвол, который, по словам Артура и Флейты, был убит на улицах Нисса. Зингершульцо не встал, не присоединился к общему веселью, и не потому, что в лодке не было хлипкого, болезненного паренька, ставшего за время странствия ему, сердитому, нелюдимому гному, настоящим другом, а потому, что на Пархавиэля вновь накинулась всесильная дрема. Она опустила веки и погрузила его в еще более крепкий сон, чем прежде.