Павел Иванов: Хроники гномки, или путь целителя (СИ)

— Сомневаюсь, что они пронюхали, — задумчиво сказал Шоу, — Но исключать, конечно, ничего нельзя.

Рензик вытаращил глаза и захихикал еще громче. — Браво, шеф! Так вы взяли их на понт!

Матиас усмехнулся, щурясь на солнце, словно сытый кот.

— Дворфы, — сказал он, — Они же как дети!

Бесформенные пятна, мелькающие перед ней слились в единый монолит. Белый потолок над её головой.

Лика обнаружила, что лежит в постели, укрытая одеялом. Она повернула голову, испытав при этом легкое головокружение. Справа от неё возникла несколько расплывчатая фигура дренея.

— Пых? — неуверенно произнесла она.

Но это был не шаман.

— С возвращением, дитя, — проговорил отец Оккам, наклоняясь к ней.

— Ваше попечительство, — Лика приподнялась, облокотившись на подушки, — Я думала, что это Пых… Она огляделась. — Как давно я здесь? — спросила она.

— Тебя принесли ночью, — отозвался Оккам, — Сейчас почти полдень. Как ты себя чувствуешь?

— Вроде ничего, — Лика покрутила головой, — Немного кружится…

— Это бывает. Ты потеряла много сил и вообще могла не вернуться.

— Да, я знаю, — Лика вдруг помрачнела. — Штепсель, — сказала она тихо, — Я не смогла его спасти.

— В том нет твоей вины, дитя, — вздохнул экзарх, — Даже самым искусным целителям было бы не под силу совершить то, что ты пыталась сделать. Против того заклятья, которое поразило его, большая часть обычных методов бессильна. Кроме того, — тихо добавил он, — Порой мы совершаем ошибки, пытаясь спасти тех, кто нам больше всего дорог. Именно перед лицом потери близких целитель почти всегда оказывается бессилен. Это — цена, которую нам приходится платить.

— Это я привела его туда, — выдавила Лика.

Дреней помолчал. — Не кори себя. Как бы ты ни поступала, всегда есть вероятность ошибки, которая может оказаться роковой. Не ошибается лишь тот, кто не делает ничего вовсе. Осознание этого и умение извлечь опыт из пережитого — вот истинное знание, которого ты не обретешь ни в одной книге.

Лика подняла глаза.

— А если я ошибусь снова? — спросила она, — И еще, и еще? Сколько потерь может понадобиться для того, чтобы научиться принимать правильные решения, действовать безошибочно, не теряя никого?

Отец Оккам тяжело вздохнул.

— На этот вопрос нет ответа, — тихо сказал он, — Каждый проходит этот путь в одиночку, и только Свет, озаряющий твой сердце будет единственным верным указателем. Мы все нуждаемся в нём, ибо блуждаем в потёмках.

Лика прикрыла глаза, чтобы скрыть навернувшиеся слёзы.

Дреней сжал её пальцы в своей ладони. — Тебе нужен отдых, — сказал он, — А когда наберешься сил, у тебя будут каникулы — сможешь съездить навестить родителей.

— А как же экзамены? — Лика растерянно взглянула на экзарха сквозь слёзы.

— Я обо всём договорился, — успокоил её он, — Свой самый главный экзамен ты уже сдала. Что выбирать дальше и каким следовать путём — зависит от тебя. Если захочешь, сможешь учиться дальше, я переговорю с его высокопреосвященством ректором, и тебя зачислят на бюджет — будешь получать стипендию. Если нет — думаю, ты без труда найдешь работу в любом месте, даже у себя в Гномбурге, или Сталеграде. А захочешь — сможешь остаться в целительской службе. Тем более, что им потребуются новые кадры.

— Как это? — Лика настороженно взглянула на дренея.

— В своё время ты всё узнаешь, — сказал отец Оккам, — А сейчас — спи, тебе надо отдыхать!

— Но я хочу знать, — слабо запротестовала Лика, погружаясь в сон.

Дождавшись, когда гномка заснёт окончательно, дреней аккуратно поправил подушки и одеяло, коснулся ладонью её лба и тихонько вышел из палаты.

— Присматривайте за ней внимательно, сестра, — обратился он к ожидавшей его пухленькой дворфийке, — Она бывает иногда… Очень активной. А ей требуется полноценный отдых.

— Хорошо, ваше попечительство, — кивнула дворфийка, — Благословите!

— Свет да осенит тебя, дитя…

Буреградский Собор Света был полон народа.

Стоя на возвышении за деревянной кафедрой, покрытой расшитой золотом и серебром парчой, король Антуан, почувствовал, как его охватывает волнение.

Глядя на колеблющееся перед ним море голов, он особенно остро ощутил в этот момент свою ответственность за вверенный ему народ. «Они верят в меня», — подумал он, — «Видят во мне единственную опору и надежду в это непростое время. И ведь даже не подозревают, что еще совсем недавно я готов был отречься от них, вверив их в руки чужого им короля».