Мария Вересень - Ведьмин Лог

Я фыркнула:

– Господин чернокнижник намекает, что мы за ним будем гоняться до скончания веков?

– Нет, – он сделал насмешливое лицо, все так же любуясь небом и стрижами, – я просто приглашаю вас, госпожа гроссмейстерша Мариша Лапоткова, в удивительное путешествие по свету. Но при этом тонко намекаю, что поскольку я являюсь потомком коварных и жестокосердных Ландольфов, то в случае вашего отказа найду способ вынудить вас гоняться за мной по всем странам и землям мира хоть до скончания веков. Да вот, кстати, я уж и договорился со всеми, чтобы они не отвлекали вас всяческими глупостями, вроде учительствования и шпионажа, поскольку считаю, что вы будете заняты исключительно мной и вряд ли у вас будет возможность отвлекаться…

– Ах ты! – замахнулась я, но он отпрыгнул и распался множеством радужных мыльных пузырей. Ланка захихикала:

– Оригинальное предложение.

– Да я ему! – задумалась я, не зная, чем пригрозить одному из теперь уж точно сильнейших чернокнижников. – Я на него бабулю натравлю, – буркнула я, прикидывая, что надо взять в дорогу. И тут же закричала: – Я от незнакомых хлыщей сомнительных предложений не принимаю!

– Разрешите представиться, Илиодор из рода Ландольфов, колдун широкого профиля, – раздалось за спиной.

Я развернулась и…

Она стояла перед ним, невысокая, семнадцатилетняя, с сухим блеском в глазах, вся как есть порыв и движение. Илиодору было страшно прикоснуться, казалось, она несет в себе заряд, как тетива натянутого лука. Нет ни вибрации, никакого иного признака, по которому безошибочно определяешь, что сейчас хлестнет, ударит, завертит водоворот, и в то же время сердце сладко ноет, безошибочно угадывая – началось…

Он стоял насмешливый, высокий, слишком молодой для своих пронзительных и строгих глаз, слишком взрослый для своей отчаянной и бесшабашной улыбки. Бесчестный, коварный, хитрый и непоколебимый, как гранитная скала, в своей подлости и двуличии. От него невозможно убежать, от него невозможно скрыться, ноги делались ватными, а в душе щемило от узнавания – ведь это же он, тот самый…

Солнце еще только поднималось над горизонтом, когда Бес, красуясь перед тонконогой лошадкой, на которой сидела ведьма, прогарцевал мимо двора Афиногеныча. Дальше начинался большой Златоградский тракт – и путники: юная девица в костюме для верховой езды и молодой мужчина в широкой, златоградского покроя куртке и штанах, которые, напротив, по моде были заужены и заправлены в полусапожки, – заспорили. Он показывал на юг, а она, исключительно из женского упрямства, – на север. Спор мог затянуться надолго, если б всадник в златоградском костюме, перегнувшись с седла, не обнял свою спутницу неожиданно для нее и не поцеловал сладко в губы. Когда девушка пришла в чувство, он уже, дав шпоры коню, мчался на восток, к Боровичам. Что-то гневно выкрикнув, она направила лошадь вслед за ним, и вскоре они пропали из виду.

Пантерий, глядевший на всадников из широкого окна, разорвал пополам жареного цыпленка и, щедро посыпав его пряностями, протянул своей собеседнице, сидевшей напротив, подперев щеку кулаком, и задумчиво глядевшей в окно. Черту даже пришлось толкнуть ее в локоть, так та задумалась, однако цыпленка схватила жадно и с удовольствием вгрызлась в него, словно ничего вкусней в жизни не едала.

– Ну что, теперь твоя душенька довольна? – умиленно посмотрел на нее Пантерий.

Девица оторвалась от курицы и радостно тряхнула головой. Солнце, словно только этого момента и ждало, осветило ее всю, от тугих рыжих кудрей до бездонных бирюзовых глаз и хитрой улыбки. Пантерий хмыкнул, в который раз подивившись, насколько талантлив был Степан-лубочник, написавший для Конклава образ Пречистой Девы. Прямо как живая, вот как сейчас, только цыпленка не ест. Изумрудный накопитель в форме глаза дракона на толстой золотой, явно мужской цепочке сиял на ее шее так ярко, что невольно отвлекал внимание от содержимого глубокого фривольного выреза на платье.

Сам хозяин накопителя сидел, с головой погрузившись в чтение толстого фолианта. Его черный плащ был небрежно брошен на стул, а покрой одежды был таков, какой в Северске уж пятьсот лет не носили, изредка он взлохмачивал черные волосы, падающие ему на глаза, или слюнявил пальцы, чтобы перевернуть страницу, но, вычитав то, что ожидал найти, улыбнулся и, отчеркнув это место свинцовым карандашом, аккуратно заложил ветхой, едва не рассыпающейся от времени и частых подчисток закладкой, закрыл книгу и, с улыбкой окинув взглядом сотрапезников, поинтересовался: