nastiel - Пепел и пыль (СИ)

Я качаю головой.

— Одна смерть спасёт те самые жизни, о которых ты всё время говоришь, Слав, — продолжает Бен. — По-моему, это вполне себе честная сделка. — Бен делает паузу, облизывает губы. — Ты нашла, где Рис носит Нити Времени?

— На запястьях я не видела. Может, где-то под одеждой прячет, или они вовсе привязаны к его ноге, например…

— А что насчёт амулета? Он при нём? Ведь в амулете сейчас, должно быть, приличная часть его силы хранится. Он же всю жизнь её туда собирал по крупицам, помнишь? Не хочешь убивать, так, может, разделим его с любимой безделушкой, а самого скрутим — и в тюрьму?

Амулет… Я напрягаю память и вспоминаю, что видела, как знакомый треугольник выглядывал из-за ворота рубашки благодаря паре расстёгнутых пуговиц.

— Амулет Рис, кажется, никогда не снимает, — отвечаю я. — Носит на шнурке на… — Замолкаю, когда осознаю всю нелепость наблюдений. Хлопаю себя по лбу и даже издаю лёгкий смешок. — Не на шнурке, а на Нитях Времени, — поясняю для Бена, который всё это время смотрит на меня с интересом. — Амулет висит на Нитях, потому что в нашем времени он был единственными доступными для проведения ритуала останками. Не стал бы Влас выкапывать дядюшкины кости из земли!

— Да и не смог бы. Всех стражей кремируют. — Бен о чём-то на секунду задумывается, отводя взгляд в сторону. Затем передёргивает плечами и снова возвращается ко мне: — Тогда попробуй разбить амулет. Правда, не знаю, как ты это сделаешь, не разорвав Нити.

Похоже, как бы я не старалась, Христофа ждёт один конец. Вот только проблема в том, что раньше Христофа убивать я не хотела по принципам морали, — кровь не может оправдать кровь, — то теперь я попросту не могу позволить этому случиться.

Рис, которого я знаю, не заслуживает смерти.

По штабу разлетается звон колокольчиков. Из памяти Аполлинарии я вылавливаю этот звук как объявление об открытии портала в бальный зал и запуске гостей. А это значит, и нам с Беном пора присоединиться к остальным.

— Я пойду первой, — говорю я, направляясь к выходу. — Не стоит лишний раз делать акцент на том, что Аполлинария и Алексей общаются. У меня ещё после последней встречи с одной из твоих воздыхательниц щека ноет. Да и Родю нужно найти.

Я прохожу мимо Бена, но он успевает схватить меня за руку — не за запястье, а за пальцы.

Цепляется, как за ускользающее спасение.

— Будь осторожна.

Я киваю. Хочется ответить Бену, но все нужные слова застревают в горле, когда в голову приходит мучительная мысль: а что, если это последний раз, когда я вижу его живым? Я дёргаю наши руки на себя. Бен делает непроизвольные шаги вперёд, приближаясь. Теперь, когда расстояние между нами измеряется не длиной, а теплом, которое его тело передаёт мне, а моё — ему, я обнимаю Бена свободной рукой за корпус и утыкаюсь носом ему в ключицу.

Мне бы сказать, пусть он тоже не делает глупостей, но я чувствую — открою рот и сразу расплачусь. А Бен, похоже, и так понимает всё без слов. Его свободная рука ложится мне на плечи, прижимая к себе сильнее.

— Да, я тоже постараюсь, — говорит Бен.

И я чувствую — он улыбается. А я разве что не вою. Как мне сохранить ему жизнь? Как уберечь Нину, Родю, Васю? Как остановить Христофа, не убив?

Со мной сейчас огнестрельное оружие и ножи, а также сила тренированной годами защитницы, но всё равно я чувствую себя беспомощной.

— Пора идти, — первым отстраняется Бен.

Объятья прекращает, но руку мою не выпускает. Тогда я пользуюсь этим: снимаю с пояса один из ножей и вкладываю Бену в ладонь. Он делает слабые попытки сопротивления, но я сгибаю его пальцы в кулак.

— Здесь я хранитель, забыла? — горько усмехается Бен. — Ты доверишь профану холодное оружие?

— Не ему, а парню, что сидит внутри, — настаиваю я. — Он не просто защитник, а оперативник команды «Альфа». Вот ему я бы и собственную жизнь доверила.

Это работает. Уверенность в собственных силах едва заметным блеском наполняет Бенов взгляд. Он примеряет нож в ладони и, убедившись в том, что тот годен для самообороны, прячет его за жилетом и пиджаком. Затем открывает рот, чтобы что-то сказать, но я перебиваю его:

— Поблагодаришь, когда всё будет кончено.

Даже если он собирался поведать мне о чём-то другом, помимо благодарности, сейчас я не готова это слушать. Всё становится таким важным перед лицом смерти, и я хочу, чтобы точкой этого момента, если он окажется последним, стали наши объятия, а не неловко брошенные напоследок слова.