Мервин Пик - Одиночество Титуса

Гепара же, не отрывавшая глаз от своей жертвы в ожидании, когда та лишится последних сил, уже ощущавшая во рту сладкий и подлый привкус победы, увидела вдруг, как голова Титуса дернулась, будто на него накатила тошнота. И Гепара, в свой черед проследив его взгляд, увидела человека, которому никакого места в ее замыслах не было.

Едва приметив Мордлюка, Титус, спотыкаясь, пошел к нему, хотя о том, чтобы пробиться сквозь стену стоявших по кругу людей, ему, разумеется, нечего было и думать.

Титус с Гепарой не отрывали глаз от пришлеца, и вскоре все большее число гостей стало осознавать присутствие Мордлюка, со столь вызывающей небрежностью подпиравшего стену в тени нависших над ним папоротников.

Проходили минуты, внимание гостей все более отвлекалось от переминавшихся по кругу скоморохов, а Гепара, понимавшая, что планы ее пошли прахом, не отрывала от загадочного чужака взгляда, полного сосредоточенной ярости.

К этому времени, если бы все шло как было ею задумано, Титус, возбудивший в Гепаре воспаленную зависть и злобу, должен был уже корчиться в муках рабской покорности.

Когда все практически лица обратились к почти мифическому Мордлюку, странное молчание повисло вокруг. Замерли даже вздохи листвы в окрестных лесах.

Титус же, увидев старого друга, не смог сдержать крика:

– Помоги мне, умоляю!

Но Мордлюк, по всему судя, его не услышал. Мордлюк осматривал привидение за привидением, пока наконец взгляд его не уперся в одно из них. Этот невидный собою морок то прокрадывался в круг, то выползал из него, точно отыскивая нечто важное. Но куда бы он ни направлялся, поблескивающие глаза Мордлюка повсюду следовали за ним. Наконец морок, мерцая лысой головкой, замер на месте, и последние сомнения на его счет покинули Мордлюка. Человечек этот был и невзрачен, и отвратен настолько, что при взгляде на него кровь стыла в жилах.

Титус снова окликнул Мордлюка и снова не получил ответа. При этом оттуда, где Мордлюк стоял в полумраке, привалившись к стене, не услышать Титуса он не мог. Что же случилось со старым другом? Почему он глух к Титусу? Юноша ударил кулаком о кулак. Уж наверное встреча их здесь должна была пробудить в друге хоть какие-то чувства? Но нет. Насколько мог судить Титус, Мордлюк оставался к нему безразличен.

Подойди Титус – да и кто угодно другой – достаточно близко к Мордлюку, ему или им удалось бы различить в глазах исхудалого великана смертоносное пламя. Вернее, всего только проблеск пламени, искру. Этот опасный проблеск не был нацелен ни на кого в отдельности, он не угасал и не вспыхивал. Он просто светился в глазах, не меняясь. Он стал такой же частью Мордлюка, как рука или нога. Если судить по Мордлюковой позе, он мог простоять здесь до скончания века – таким он казался обмякшим. Но эта иллюзия протянула недолго, хоть всем в толпе представлялось, будто они уже несколько часов вглядываются в Мордлюка. Никто еще не видел ничего подобного. Великана, с которого словно гирляндами свисали отрепья.

А затем мало-помалу (ведь каждому потребовалось время, чтобы перевести взгляд с магнетического пришлеца на предмет его пристального внимания), постепенно и окончательно все скопище уставилось на глянцевитую голову отца Гепары.

Глядя на него, всякий поневоле думал о смерти – столь отчетливо проступал под натянутой кожей череп. В конце концов осталась всего пара глаз, прикованных не к голове, но к самому ее обладателю.

И тогда, очень неторопливо, Мордлюк зевнул и поднял обе руки вверх, вытянув их до последнего – словно желая притронуться к небу. Он шагнул вперед и наконец-то высказался, но не словами, а более красноречиво – жестом, согнув крючком огромный, весь в шрамах указательный палец.

Отец Гепары, уразумев, что выбора у него нет и остается лишь подчиниться (ибо что-то ужасное и повелительное было в Мордлюке с этими его точками пламени в глазах), хочешь не хочешь, а начал протискиваться через толпу к высоченному бродяге. И по-прежнему в целом мире не было слышно ни звука.

Тогда внезапно Титус, словно что-то в нем оборвалось, снова ударил кулаком о кулак, как человек, бывает, ударяет всем телом в дверь, пытаясь пробиться наружу. Ни одна голова не повернулась к нему, и безмолвие, снова прихлынув, затопило руины Черного Дома. И хоть ничто здесь, кроме лысого человечка, не двигалось, хоть не было здесь ни единого дуновения, над землей пронеслись содрогание, озноб, словно вздохнула кишащая фигурами фреска – холодная, влажная, крошащаяся, безмолвная, как это ночное собрание; и тогда кольцо голов вдруг сомкнулось, охватив главных действующих лиц, и двое из них тут же стали сближаться.