Window Dark: Смотритель атракционов

«Индийские виражи». Вроде бы ничего особенного. Мишура. Иллюзии. Но мы дорого платим за иллюзии, способные хотя бы на несколько минут вытеснить окружающую реальность. Наивысшую силу миражи имеют в последние минуты работы, когда сумерки опускаются к самой земле.

Тогда и появилась та троица. Пацанчики уже успели набраться и по каким-то неведомым причинам очень, очень, очень сильно обозлиться на окружающий мир. Прищуренные глаза сверлили нехорошими взглядами плавно перетекающую толпу. Но люди, опьяненные творящимся вокруг праздником, не замечали тех взглядов. А невнимание подхлетывало троицу. Злость, подогреваемая обидой, вскипала и готовилась выплеснуться. Опасность нарастала. Хотя, может, тогда мне все это просто казалось. Может, ничего бы и не произошло. Совсем ничего, если бы троица просто покинула парк и раскокала бы от избытка чувств пару виртрин центрального проспекта. Но на пути троицы оказался аттракцион, на котором мы работали. Мой аттракцион.

Если бы я не обернулся…

Если бы дверь уже была закрыта…

«О! — сказал низенький и неказистый, скользнув взглядом по волнистым изгибам конструкции, обшитой в пластик с голубыми и фиолетовыми молниями, Клевая хата! Здесь и перепихнемся.» Двое разом кивнули. Возможно, им некуда было идти. Хотя скорее наоборот, им все равно где было остаться.

«Мы за бухлом, — объявил худенький и верткий, — а ты, Кнопа, прошвырнись пока здесь.» Он так и сказал «Кнопа» с ударением на последний слог, пока низенький оглядывал наш аттракцион. По-хозяйски оглядывал, как будто тот всегда находился в его единоличном пользовании.

Взгляд и заставил меня остановиться. Левая рука опустилась вниз, сжав бархат мешка разом вспотевшими пальцами. Крючок так и остался пустым. Я повернулся и направился к служебной кабинке, чтобы взять рацию и вызвать охрану.

— Здание военного министерства США, восемь букв, — карандаш танцует от нетерпения, сосед не дожидается наших вариантов. — Вайтхаус! О! Подходит!

По-моему, даже дяде известно, что Пентагон — далеко не Белый Дом. Дядя постукивает пальцами по столешнице в такт льющейся из колонок компа музыки и не возражает. Возразишь, сосед сразу обидится и уйдет. Хорошие отношения следует ценить, особенно, если в твоей квартире живет ущербное существо.

— Вайтхаус, ведь так? — в белых квадратиках возникают буквы, а сосед смотрит на меня.

Он не ждет возражений. Я индифферентно пожимаю плечами.

— Вот ведь, — хмурится сосед. — Сидит, да не вмешивается. И откуда только такие берутся?

Я молчу. Раньше я всегда завидовал героям, которым до всего есть дело, которые впрягаются в любую ситуевину и каждый день находят место подвигу. Теперь я завидую тем, кто умеет не вмешиваться. Кто ловко обходит все гнилые ситуации, кто отворачивается, не замечает. Кто умеет выкидывать из головы все досадные инциденты, забывать неприятности и чувствовать себя героем, не совершая подвигов.

Возможно, подвиги и не потребовались бы, если б понятие «Прошвырнуться» Кнопа не понимал по-своему. Танцующим шагом он поднимался по лестнице, ведущей к центральной части парка. А потом он, распахнув куртку, извлек нечто длинное и сверкающее кровавыми отблесками. Прохожие продолжали игноррировать Кнопу, что немеряно задевало его гордую личность. Нам никогда не понять всю глубину чужой обиды, толкающей на непредсказуемые, порой необъяснимые поступки.

Кнопа тряхнул штуковиной, как саблей, и выставил ее вбок, подсекая прохожих. У тех включился глубинный инстинкт самосохранения, и они принялись огибать центр возможного происшествия. Нахмуренное лицо Кнопы разгладилось и просветлело. Он уже чувтвовал себя центром, и это чувство ежесекундно находило в себе подтверждение. Мир заметил Кнопу, но не в той степени, в которой ему бы это хотелось. Ему требовалось уже не только внимание, ему срочно нужен был поступок, столкновение, мгновенная, но внушительная победа. Для кого-то достаточно просто воспарить над миром. Для других единственная стоящая секунда заключается в том, чтобы почувствовать себя крутым. Пусть даже в самом низу. Императоры подворотен. Феи из бара. Королевы разбитых бутылок. Кнопа искренне искал того, кто не станет уворачиваться. Этим человеком оказался я.

— Нож с толстым, коротким лезвием, — сосед входит в раж и тут же вписывает «Резак».

Мое мнение — финка, но мое мнение никому не интересно. Даже мне. Куда больше меня интересует, а что произошло бы, окажись в руках Кнопы обыкновенная финка. Тогда любой охранник справился бы с ним простейшим приемом. Но такие, как Кнопа, не выносят примитивизмов. Им подавай новое, модное, современное. Я ведь так и не узнал, как называется тот странный металлический предмет, то превращающийся в веер, то стреляющий остроотточенными клинками.