Андрей Лазарчук - Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга I

Потом он как-то сразу оказался в бане. Этериарх стражи Мечислав Урбасиан вылил на него, распаренного, кадку ледяной воды и сам по-богатырски завопил от восторга. Служанки-парильщицы, на которых попали брызги, отскочили, весело повизгивая. Алексей приподнялся и встряхнулся, как пёс. Он вновь был жив и силён.

В прохладе предбанника все укутались пушистыми простынями и возлегли у низкого стола. В витом подсвечнике горели три свечи. Служанки разлили горячее красное вино – по обычаю, в грубые каменные кубки. Слив через край несколько капель для банных духов, Алексей выпил вино и закрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям. Аромат был превосходен. Жидкое тепло заполнило желудок и стало небыстро распространяться по телу: к спине, потом вверх и вниз по позвоночнику… Это было восхитительно.

Выждав приличествующий срок, Алексей открыл глаза. Этериарх уже смотрел на него. Служанки ещё раз наполнили кубки и тихо удалились.

– Кесарь прочёл письмо, – сказал Мечислав. – Он велел спросить: насколько ты сам веришь этому сообщению?

– Мне хотелось бы не верить, – Алексей стал смотреть на огоньки свечей. – Больше всего на свете мне хотелось бы думать, что я ошибаюсь… и что… пославший меня… тоже ошибается.

– Понятно, – сказал Мечислав. – Мне охота расспросить тебя подробно, но лучше ты всё расскажешь кесарю. Я буду при разговоре.

Коридоры глазной больницы были тёмны и узки. Днём, наверное, работали все эти кабинеты – но сейчас оставался только один дежурный, и перед дверью, из-под которой сочился стерильный обесцвеченный свет, сидели три человека. Докторша на минуту заглянула в кабинет, о чём-то там поговорила и, сказав: ждите, позовут, – неровно зацокала к выходу. Видимо, на одном сапоге её была металлическая набойка, а от второго набойка отвалилась.

Вышла медсестра, записала Саню в журнал, потом капнула ей в глаз холодные капли.

– У меня проходит… – вдруг удивилась Саня.

И действительно: пламя уже не бушевало, и лиловая запятая всё так же висела чуть сбоку, сияла – но в этом сиянии люди и предметы не терялись, не пропадали. Страх разжал свои тонкие холодные пальцы…

– Это хорошо, – сказал кесарь, глядя на Алексея исподлобья. – Хоть кто-то в чём-то берётся быть уверенным…

– Государь, – Алексей старался говорить ровно. – Мне отвести глаза трудно. Очень трудно. Старец Филадельф учил меня долго и всерьёз. Но он никогда не говорил, что есть на свете хоть один человек, которому невозможно отвести глаза. Поэтому я и говорю: да, я видел эти бесчисленные остовы кораблей. Но есть ли они там на самом деле…

– Тривимий утверждает, что есть, – негромко произнёс кесарь. – Ты видел их. Наконец, наш друг, – он положил руку на шёлковый платок, испещрённый крошечными значками, – даёт знать, что в Степи поднимается новая волна… Ты знаком с посланием, Пактовий?

– Я выучил его наизусть, – сказал Алексей. – На случай… на всякий случай. Но я не знаю языка гиппонов.

Гиппонами, всадниками, звали одно небольшое племя степняков, не признающих над собой царской власти и продолжающих жить по обычаю предков. Из них получались хорошие шпионы.

– Думаю, тебе можно узнать, о чём идёт здесь речь… Шесть лет назад, как ты знаешь, степняки избрали себе нового царя. Авенезера Четвёртого. И вот недавно будто бы выяснилось, что окаянный Авенезер Третий не умер от "болезни царей", а тайно бежал в дальние кочевья в сопровождении нескольких верных жрецов. Теперь он объявил себя и идёт возвращать себе двор и корону. Кто такой Авенезер Третий, мы все ещё помним…

– Самозванец, – сказал с дальнего конца стола Мечислав.

– Не уверен, – покачал головой кесарь. – Во всяком случае, наш друг утверждает, что жрецы, которые с ним, – те же самые, что и шесть лет назад… Но всё это было бы не так уж страшно. Похоже, однако, что в помощь себе они разбудили Мардонотавра…

– Это невозможно, – выдохнул Алексей. – Филадельф запечатал его гробы…

– Разбудили, – повторил кесарь. – И ты не слушаешь меня, Пактовий. Сам Мардонотавр… не важен. Но важно то, что жрецы сумели его разбудить. Значит, они смогут и другое…

– Нет, я слушаю, – сказала Саня. – Две недели не читать, телевизор не смотреть, шампанского не пить, тяжестей не поднимать… короче, не жить. Капли… да. И на уколы. Я всё слышала.

– Девочка, это глаза, – сказал окулист. – Они одни на всю жизнь, других у тебя не будет.

– Не будет, – согласилась Саня. – Я потому так и перепугалась сегодня. Только вот пока ждала – почти всё прошло.