Constance_Ice - Гарри Поттер и келья алхимика. Главы 1-8.

"Как плечо?"

Она вернулась.

"Начинает понемногу жечь. Думаю, через пару минут можно будет менять повязку".

"Голова не болит?"

"Ничего страшного. Скорее всего, температура поднялась из-за кофе. Я в порядке".

Прохладная рука коснулась его лба. А потом она, вдруг поддавшись странному порыву, отбросила прядь влажных черных волос и прикоснулась к его лбу губами.

"Что ты…"

"Кажется, тебе действительно легче. Я сейчас принесу еще бинтов".

Ветер с моря усилился и сейчас злобно швырял в темные окна целые пригоршни ледяных крошек града вперемешку с холодными потоками дождя. Пока она делала перевязку, он старательно смотрел в окно и гадал, что будет, если она сама, по своей воле проявит инициативу. Он был не слишком избалован таким вниманием, чего уж греха таить, и совершено искренне полагал, что по доброй воле оно почти невозможно. В конце концов, тощее, угловатое и уродливое нечто не может быть желанным, в противном случае это попахивало бы извращением. Тех женщин, которые за прошедшие годы проявляли к нему подобный интерес, он презирал именно за это. Но она – совсем другое дело. На контроль сейчас рассчитывать не приходилось, он чувствовал, что телу, которое не может лгать, не выдержать этого искушения. Он знал по опыту, что лучший способ успокоиться в такой момент – заставить себя испытывать ненависть к этой женщине, а ее заставить ненавидеть его. Жестоко. Но так лучше для них обоих. Правда же, лучше?

"Я никогда не спрашивал тебя", – он старательно следил за бегущей вниз по стеклу струйкой воды. – "Почему ты вышла за него замуж?"

"Не спрашивал", – неохотно согласилась она, стирая остатки зеленого зелья с его плеча. – "Очень хорошо схватилось, думаю, завтра будешь вполне здоров…"

"А если я спрошу сейчас? Что ты скажешь?"

Она крепко выжала салфетку и положила ее в миску с водой.

"Ты в самом деле хочешь знать?"

"Не хотел бы – не спрашивал. Когда мне еще повезет припереть тебя к стенке и заставить сознаться?"

Прозвучало двусмысленно, и оба это поняли. Они не забыли о том, как в шестом классе целовались в подземельях за покосившейся статуей Василия Валентина. Измученный бесконечной жаркой весной и собственным телом, нескладным, не желающим слушаться и всякий раз болезненно реагирующим на ее присутствие рядом, он в тот день не выдержал. Встретив ее в коридоре одну, он стремительно прижал ее к стене и начал остервенело целовать, пока у него в легких не закончился воздух, и ему не пришлось отстраниться, хрипло дыша. Только тогда он осознал, что она почему-то не сопротивляется, а продолжает цепляться дрожащими пальцами за воротник его мантии, прикусив окровавленную распухшую губу. В ее взгляде не было растерянности или удивления, только слепое желание, и его страшно потрясло, что не только он, оказывается, может испытывать подобные чувства. Но в глубоко посаженных зеленых глазах он внезапно увидел свое отражение – взъерошенный подросток с нервно сжатыми кулаками, скуластый, с тонкой птичьей шеей и чернильным пятном на щеке – и его почти скрутило от ненависти к себе за то, что они так непохожи. За то, что он – урод, а она – самая красивая девчонка в школе! И он позорно сбежал, стараясь не оглядываться. Он знал: если она позовет его, он не выдержит и вернется, и тогда сам Мерлин не удержит его от того, чего она – она! – не заслуживает. С таким, как он? Это же просто отвратительно.

В тот же вечер за ужином он нарочито небрежно сказал какую-то грязную двусмысленность, явно намекая на нее. Он видел, что Блэк за соседним столом внимательно слушает похабное хихиканье других слизеринцев, и его удивило, что этот импульсивный гриффиндорец не врезал ему тут же, не стесняясь присутствия его однокашников и маячивших на горизонте учителей. Но, видимо, он недооценил его. Блэк не стал медлить с расплатой и в компании таких же отморозков из Гриффиндора подстерег его вечером в душевой. После часовой "беседы" ему пришлось провести неделю в изоляторе со сломанной в трех местах рукой, безнадежно разбитым носом и вывихнутой челюстью. Этот чисто гриффиндорский способ мести – без всяких проклятий, порч и сглазов – заставил его тогда в первый раз сильно задуматься о том, что же он в действительности представляет собой в этом мире. И прийти к выводу, что за неимением очевидных гриффиндорских талантов, ему придется расстаться с мыслью, что он сможет достичь чего-то, что его отец считал достойным. Ему это дорого обошлось. Разговор, состоявшийся вскоре после того, как решение целиком и полностью было осознано, он помнил до сих пор. Впрочем, возможно, его память так цепко впилась в эти события еще и потому, что вскоре после их беседы по школе поползли странные слухи: вечно взлохмаченный гриффиндорский очкарик не просто звезда квиддичной команды, а не больше не меньше как потомок самого Гриффиндора.