Виктор Поповичев - Транс

– Я и без него знаю туда дорогу, – сказал я, удивившись столь быстрой смене настроения лесного человечка.

– Демон отнесет, – повторил он твердо, повернувшись к вспыхнувшему на поверхности глаза тролля изображению.

Честно говоря, мне уже порядком поднадоела история с превращениями, вселенскими покушениями на планеты. Кстати, я все еще не отбросил окончательно гипотезу о вставленных в мой мозг электродах.

– Где отыскать Милку? – спросил я, глядя на Якова, внимательно следящего за экраном монитора в глазу тролля, по которому ползли длинные ряды цифр.

– Сама тебя отыщет, – проворчал он. – Торопись. Ветер засвистел в сморщенных ушах демона, пулей рванувшегося сквозь облака.

На самом кончике указательного пальца Ладони сидел мой старый знакомый – гном; болтая ногами, расчесывал бороду большим деревянным гребнем. Рядом с гномом стоял бочонок и кружка с обручами.

– У тебя остается пуговица, – шепнул мне Махишасура. – Может, Черный откажется охотиться за тобой, но мало ли?.. В своем мире ты единственный, кому угрожает опасность.

– Чего вы там шушукаетесь? – хихикнул гном, продолжая чесать бороду. – Чем болтать, попробовали бы лучше пивка. Такого вы вряд ли пивали, ребята.

– Если не упекут в психушку, постараюсь заинтересовать делами Охотника компетентные органы… Надеюсь, мы еще встретимся с тобой, с Яковом?

Махишасура впервые за долгое время улыбнулся. Правда, его улыбка запросто могла бы до смерти перепугать не знавшего его – два ряда могучих клыков и острый, как кинжал, язык серебристого цвета, но эта улыбка тронула меня до слез. Не удержался и, словно чувствуя – вряд ли придется еще раз побывать в мире Якова, обхватил демона за мускулистую шею, пахнущую куриными испражнениями, и поцеловал сначала в одно морщинистое ухо, затем в другое.

Он смотрел на меня со слезами в желтовато-розовых глазах, немного помолчал, громко сглатывая темную слюну, и ударил лапой в камень. Обломанный коготь, похожий на миниатюрный турецкий ятаган, упал у моих ног.

– На память тебе, – прошептал Махишасура и… Вихрь крутанул песчинки, прошлогодние листья…

– Торопиться тебе надо. – Гном стоял рядом со мной.

Он нагнулся, поднял коготь, осмотрел его и, вздохнув, протянул мне:

– Хорошая вещь. Заболеешь – залей его водой и пей по глоточку три раза в день… А теперь ложись на завитушку и дуй к себе. Неровен час помешаешь троллям Космос слушать. Ложись, ложись… Вот так… Держи от меня подарок.

Гном поставил мне на живот бочонок и сунул в зубы кружку.

– Сам попробуешь и приятелей угостишь, – сказал он, стукнув кулаком по пробке. – Счастливо тебе. Глаза… Глаза-то зажмурь!..

– Стой! – услышал я вдруг женский голос. – Остановись, тебе говорят! – И шлепок.

Не открывая глаз, инстинктивно раскинул руки, пытаясь сохранить равновесие. Шлеп, шлеп, шлеп…

– Да слышу я, слышу, – знакомый мужской голос. Кто-то осторожно потянул кружку, и я, разжав зубы и открыв глаза, увидел Милку, вцепившуюся в стоящий на моем животе бочонок. Я узнал Жоркин голос и понял, что нахожусь в салоне остановившейся машины. Вздох облегчения непроизвольно вырвался из моей груди. Еремеева видеть не хотелось.

– Как ты? – спросила Милка. – Да помоги же, мерин!

Руки в клетчатых рукавах выхватили из Милкиных рук бочонок, кружку, еле державшуюся на побелевшем от напряжения мизинце. Я сел и, еще не понимая, что же такое произошло – почему в машине? – обалдело пялился на Жорку, который столь же обалдело разглядывал бочонок и кружку.

– Видал, какой мордоворот? – хохотнула Милка, прижимаясь щекой к моему плечу.

Жорка обидчиво поджал губы.

– Вчера на коленках ползала, а сейчас… – сказал он.

Встряхнув жбан, он вцепился в деревянную пробку. Вытянул ее и кинул на сиденье. Понюхал, сунув нос в отверстие.

– Ты прости, что я тебе адрес… подсунула. Шутка у меня такая была. Познакомлюсь с кем-нибудь и, когда надоест, адрес ему – мол, заходи на рюмку вина. Он, конечно, с цветами или с бутылкой припрется, а ему скажут, что Вострецова давно умерла… А я еще наплету перед этим, дескать, покойница, выхожу иногда и так далее. Мы с Вострецовой здорово похожи… Хохма!

– Особенно для родителей Вострецовой, – сказал я, укоризненно глянув в родные Милкины глаза.

– Да ладно, ладно. Понимаю, дурой была. Молодые елки видны из окошка машины – хорошо-то как!

– Можно подумать, умной стала! – сказал Жорка, наливая из бочонка в кружку. – Оттуда, что ль? – спросил он, глядя на меня через зеркало заднего вида. – Можно глоток?