Дарелл Швайцер - Маска чародея

В этот момент я почувствовал невообразимое искушение магией, гораздо более сильное, чем когда-либо прежде. Я был точно таким же, как отец. Это было ужасно смешно и до смешного ужасно, так что я не смог сдержать ни хриплого смеха, ни судорожных всхлипываний.

Я умудрился сесть. Нагнувшись за упавшей на пол бумагой, я поднял ее высоко над головой, так, чтобы ее увидело божественное создание.

— Я пришел, — заявил я. — Смотри.

Я считал, что в букве тчод заключена громадная магическая сила, вполне достаточная, чтобы подчинить безмозглого бога.

Но он взял у меня листок и обжог мне руку своим прикосновением — мой рукав загорелся, листок бумаги тоже исчез во вспышке пламени, полетел пепел и лишь сияющая буква тчод, написанная ярким светом, осталась плавать в воздухе.

— Секенр! Сделай то, что ты должен сделать!

— А что я должен сделать, отец? Я не помню.

— Помнишь, помнишь, Секенр, — неожиданно оживилась Лекканут-На. — Мы все помним. Но именно я могу помочь тебе. Ведь мы друзья, правда?

В тот же момент я понял, что она больше не была мне другом, впрочем, как и остальные.

Кареда-Раза, чародейка, повелевавшая болью, сориентировалась в ситуации лучше всех нас вместе взятых. Она просто лишила силы часть моего заклятья, отбросив его, как мантию.

Мое тело больше не было защищено от огня Акимшэ.

Теперь я сам кричал, катаясь по полу, моя одежда загорелась в тот же миг, кровь зашипела, кожа покрылась пузырями, загоревшись, как факел. Я кричал в бесконечной агонии от беспощадной боли, агонии, которая никогда не кончится.

Я вспомнил трех горящих женщин, наставниц и жертв Тально…

Больше я ни о чем думать не мог…

Кареда-Раза питала свои силы, жадно поглощая боль, все виды боли, любую боль, даже свою собственную; теперь она получала удовольствие от моих страданий, хотя они стали и ее страданиями — она захватила тело и поднялась на ноги, голая, обрамленная пламенем, с мечом в руке, наступая на новорожденного бога, который в страхе инстинктивно пятился от нее.

Я закричал внутри Кареды-Разы, обращаясь не к ней, а к отцу, и предлагая нам объединить свои силы.

Вдвоем мы были много сильнее любого из всех остальных. Изменившееся соотношения сил на миг застало Кареду-Разу врасплох, всего лишь на миг.

Но именно этого мига хватило отцу, чтобы выхватить меч и вонзить его мне в сердце.

Закричав в ужасе и в изумлении, я упал на колени. Кареда-Раза вопила от ярости.

Крови не было. Огонь продолжал гореть на моем теле. Я стоял на коленях на полу посреди комнаты, полностью обнаженный, мучаясь от невообразимой боли, уставившись на меч, по рукоять погруженный в мою грудь. Не могу сказать, вышел ли он со спины. Вполне возможно.

Отец сотворил знак Воориш, связывающий мертвых, и умудрился выдохнуть через мое обожженное горло:

— Кареда-Раза мертва. Она умерла окончательно.

Он вытащил меч. Следующее, что я помню — я лежу на спине на полу, не уверенный в том, кто я и жив я или мертв, ошеломленным помимо всего остального последним открытием: чародей, бывший однажды Рыцарем Инквизиции — и лишь он один — может использовать священное оружие, чтобы убить другого чародея внутри себя самого.

Кареда-Раза исчезла окончательно — обрывки ее воспоминаний больше не смущали умы всех остальных. Она больше не жила внутри меня.

— А теперь мы должны закончить начатое, Секенр, — сказал отец.

Я попытался встать, все еще не понимая, опасны мои ожоги или нет. Одежда исчезла. Волосы, скорее всего, сгорели полностью. Тело одеревенело, кожа зудела. Но болела лишь рука, которой коснулся божок.

И что дальше? Что делать с этим новорожденным богом, Богом Чародеев, чье рождение отец предвидел и каким-то непонятным даже для меня образом предопределил? Более того, отец связал божественного младенца, наложив на него магические путы, так что он оказался в нашей власти.

Светящаяся фигура уже вдвое увеличилась в размерах. Обнаженный, как и я, он горел изнутри, но мягко, словно бумажный фонарь — ведь он появился на свет в человеческом обличье. Он опустился передо мной на колени, пуская слюни из жидкого огня, который зашипел у меня на груди, на животе, на бедрах… Я вскрикнул от дикой боли и поспешил откатиться в сторону, чтобы убраться с его пути.

Мы с отцом сомкнули наши руки на рукояти меча. Мы снова перекатились по полу и сели, опершись спиной о стену и наблюдая, как огненный гигант, который теперь, сгорбившись под потолком, по-прежнему продолжал увеличиваться, как надуваемая паром шкура, заполняет всю комнату.